– Не-не-не, – кривится Ариша.
Да, не любит она суп, но и на одной каше далеко не уедешь.
– Если Ариша скушает супчик, мама потом даст ей тятю.
– Тя-тя? –заглядывает в глаза. – Иша тя-тя?
– Да, Ариша покушает супчик и будет тя-тя.
– Не-не, – кривится опять. – Ку-ка, зя, ми-ми, – перечисляет она своих любимых друзей, указывая пальчиком на куклу, зайку и мишку.
– Хорошо, командирша, я всё поняла. Они будут кушать с нами.
Обед наш затягивается, потому что вместе с Аришей мне приходится “кормить” супом и весь наш игрушечный взвод, который тоже сидит за столом. Иначе моя маленькая разбойница отказывается разжимать упрямые губёшки.
На кухню входит Игнат.
– Па-па Ига! – тут же оживает Ариша. Так она называет Игната.
– Привет, моя красавица! – целует он её пухлую ручку.
– Ига ам-ам! – распоряжается Ариша, чтобы в компанию на кормление добавить и его.
– Нет, – улыбаюсь я. – Игнат не будет кушать. Он большой, а это суп для деток.
– Не-не-не! – начинает капризничать, вылезать из своего детского столика. – Ига ам! – требует властно.
Характерец у нас тот ещё. Игнат поддаётся.
– Я готов! Давай! – подставляет рот, делает вид, что съедает ложку, но тут же возвращает её в рот Арише. Фокус прокатывает, так мы доедаем остатки супа.
Чищу Арише обещанный сладкий банан, отдаю кусочек в награду за съеденный суп, и пока она с удовольствием его смокчет, Игнат отвлекает меня.
– Алис, нам к нотариусу нужно съездить.
– Когда?
– Сегодня. А потом моя мама приезжает. Я тебе говорил. Нужно её встретить.
– Так она же завтра обещала, – начинаю беспокоиться я.
– Мама у меня такая, немного непредсказуемая. Позвонила только что, сообщила, что прилетает, – разводит он руками.
– Хорошо, соберусь тогда сейчас, – хмурюсь я.
Честно сказать, я очень нервничаю перед встречей со своей, получается, свекровью. Мы никогда не виделись раньше, она живёт да другом конце страны, и я понятия не имею, что эта женщина вообще думает по поводу несколько странной женитьбы сына. Игнат меня успокаивает, но мне всё равно нервно.
Следующие пару часов мы ездим по делам, потом едем в аэропорт, встречать Надежду Дмитриевну – маму Игната.
Самолёт прибывает по расписанию, и вот я вижу, как к нам спешит шустрая, полноватая женщина.
– Ну здравствуй, сынок, – обнимает она Игната. И тут же переводит любопытный взгляд на меня и Аришу. – Давай, сынок, знакомь меня с семьёй, партизаны вы этакие! – с лёгким укором смотрит на сына.
– Мама, познакомься, это моя жена, Алиса. И твоя внучка – Арина.
– Ой, какая сладкая булочка, – начинает вороковать женщина, тепло глядя на Аришу.
Но малышка не привыкла к такому вниманию, а потому сразу прячется у меня на шее.
– Ой, ну ладно, ладно. Какие мы скромные, – цокает женщина. – Меня Надежда Дмитриевна зовут, – смотрит на меня с улыбкой. – Но я надеюсь, что ты меня будешь называть мамой, – заключает меня в крепкие объятия.
– Я постараюсь, – смущаюсь немного от такого неожиданно горячего приёма.
По дороге домой Надежда Дмитриевна требует заехать в ближайший супермаркет.
– Я ж не просто так еду, – приговаривает она. – Мне нужно за эту неделю откормить вас всех! А то Игнат совсем худой стал, ты его не кормишь, дочка? – спрашивает строго.
– Мама! – обрывает её Игнат. – Отстань от Алисы, предупреждаю.
Я только улыбаюсь. На самом деле, мама Игната мне уже нравится, сразу видно, женщина бойкая, но простая и добрая. Чем-то напоминает мне бабушку. Надеюсь, мы поладим.
– Ладно, ладно. Но я всё равно буду готовить, – заявляет твёрдо. – Поэтому меня сейчас сразу в магазин.
– Мам, дома полно продуктов.
– Каких? Небось, с интернетов ваших? Мне такие не нужны. Я хочу сама всё выбрать, каждому помидору в глаза посмотреть, так что не спорь с матерью. Вези куда сказано.
Игнат паркуется у ближайшего к нашему дому супермаркета. Ариша никак не хочет сидеть в машине, тянет меня следом за всеми.
– Малая, терпи, – шепчет мне на ухо Игнат. – В вопросах еды с мамой проще согласиться, поверь мне, – усмехается он.
– Думаю, это я переживу.
Надежда Дмитриевна походкой полководца ведёт нас по рядам, Игнат терпеливо катит следом тележку, в которой восседает Ариша. Она периодически тянет ручки к каким-то ярким вещам.
– Так, внучка, – распоряжается новоиспечённая бабушка после того, как набивает тележку до отказа. – А сейчас мы идём выбирать тебе подарок.
Заводит нас в отдел с игрушками. Начинает предлагать малышке разные варианты.
А я вдруг застываю, как вкопанная. Потому что в конце ряда с куклами замечаю знакомую фигуру…
Глава 12.
Стою под дождём, порывы ледяного ветра бьют в лицо, но холода я не чувствую. Внутри всё давно превратилось в лёд.
Сегодня почему-то особенно тоскливо. В груди камень такой, что не вздохнуть.
Смотрю на заросший травой двор, пустой бассейн, разросшиеся в хаотичном порядке кустарники. Нет, я могу вызвать садовника, уборщицу и другой персонал, могу легко платить им, чтобы содержали дом в идеальном порядке. Но я не хочу. Потому что дом, он такой же, как и я. Брошенный, одинокий, никому не нужный.
Нет, я не виню никого. Главный виновник здесь один, это я.
Дом можно было бы продать, но я этого не делаю. Рационального объяснения нет. Просто держу его, чтобы можно было иногда вот так прийти, постоять здесь, как на кладбище несбывшихся надежд, выплеснуть тут свою тоску, повыть вдоволь в пустых, холодных стенах, чтобы потом опять вернуться в повседневный ритм дел, забот, чтобы корчить из себя успешного бизнесмена, удачливого дельца, хозяина жизни.
Но это только фасад. Внутри у меня холодно и пусто. Там живёт чёткий приговор: виновен, приговорён к высшей мере наказания – пожизненному безрадостному существованию, и обжалованию этот приговор не подлежит.
Дождь пускается сильнее, но я не тороплюсь укрыться от него. Смотрю на окна Алискиной спальни. Мы любили такую погоду. Она мерзлячка, я грел её своим телом, мы дурачились, это было так азартно, пробраться в её комнату, чтобы не увидели родители, а потом творить всякие горячие безобразия с моей девочкой, пожирать её смущённую улыбку, срывать с её пухлых губок пошлые стоны, ходить по краю.
Усмехаюсь, какие же мы были счастливые, дурковали, любили, ругались, мирились, всё из-за каких-то мелочей. И тогда это казалось таким важным, обиды такими серьёзными. Но всё это решалось, как правило, нежным поцелуем, парочкой признаний, и девочка моя снова таяла в моих руках.
Как много я бы отдал за то, чтобы вернуться в то время. Я бы ценил каждую такую минуту. И главное, я бы поступил совсем по-другому.
Но плёнку жизни назад не отмотать, сделанного не вернуть.
Есть вещи, которые не прощают. Я совершил по отношению к Алиске несколько из них. Я всё разрушил, и с этим мне предстоит жить. Тускло, безрадостно, но это и есть плата за то, что я сделал.
Я надеюсь, у Алисы сейчас всё хорошо. Нет, эгоистичная сволочь внутри меня хочет знать, что где-то там далеко ей так же плохо, как и мне, но я стараюсь заткнуть этот голос. Алиса не виновата, она достойна большего и лучшего, и я очень надеюсь, что сейчас она счастлива.
Я пытался её найти. Нет, не для того, чтобы просить вернуться. Я хотел восстановить справедливость и вернуть половину денег отца ей. Знаю, Григорий Алиевич любил Алису как родную дочь. Её невозможно было не любить. И мне он оставил всё только потому, что был уверен – я смогу позаботиться о девочке.
А я подвёл всех. Поэтому перед отцом я тоже очень виноват. Не оправдал его надежд, и сейчас сложно передать, насколько я ощущаю свою вину. Она давит на меня гранитной плитой и не даёт вздохнуть с того дня, как я узнал всю правду и отрезвел от той пелены, которая закрыла мне глаза.
Нет, я не ищу себе оправданий. Да, можно сказать, что после освобождения я был не в себе, как в дурмане, не понимал, что делаю. Но это ложь. Я понимал. Да, так я пытался заглушить свою боль от предательства, наказать ту, которая стала её причиной. Тогда мне казалось это охренительным оправданием. А сейчас…
