Это будет мальчик или девочка? Он будет похож на меня или на Игоря?
Дуреха, Агата… Зачем ты сама же делаешь себе больно?
Осознаю, что задеревеневшими пальцами сжимаю узел пояса халата. Растискиваю их и снова пытаюсь вникнуть в слова Артура. Получается ужасно. Да и я не затем позвонила, чтобы выслушивать его отчет.
Кашляю, а потом перебиваю, почти не испытывая стыда.
– Артур… Я подумала… – Делаю паузу, но ловлю себя на том, что сомневаться поздно. Пришло время принимать взрослые решения и руководить своей жизнью. – Я согласна на твое предложение. Когда я могу приступить к работе в Италии?
***Положив трубку, чувствую себя шагнувшей в пропасть. Пока что не понимаю – есть ли за спиной парашют и раскроется ли, но до земли далековато. На месте страха живет эйфория.
Я несколько раз подхожу к сумке и сразу же накрывает злость. Хочу то выставить на лестничную клетку, то открыть окно на балконе и усеять зелеными купюрами весь район. Она злит меня настолько, что игнорировать ее в своей квартире до отъезда я просто не смогу.
Можно дождаться, когда мне привезут документы о разводе и вручить человеку, которого пришлет Игорь, но я решаю сделать не так. Отвезу ему сама.
Это не последний шанс для нас. Просто я вчера толком ничего не сказала, а хочется. Пусть он знает, что как от мухи отмахивается от жены, которая его любит. Любит, но уже не простит.
Я вызываю такси и беру щедрое подношение мужа с собой.
Как ни странно, но в дороге не волнуюсь. Не репетирую речь. Не чувствую подкатывающих к горлу слез. Умолять больше не буду. Оправдываться тоже.
Сейчас все мои попытки наладить отношения и что-то выяснить кажутся глупыми. Зачем я всё это делала? Правда в том, что Игорь даже детектору лжи не поверил бы, потому что верить не хочет.
Выхожу из машины, улыбнувшись и поблагодарив подавшего руку водителя. Он обходит машины, садится в нее и стартует, обдавая спину ветерком. А я смотрю на фасадную часть нашего с Игорем дома.
Серебрянский очень хотел взять пентхаус. Я уперлась, что этаж должен быть поближе к земле. Это всё мои архитекторские приколы. Понты дороже денег, бесспорно, но это до момента, когда лифт сломается или свет отключат на несколько часов к ряду. А на доводчики наш застойщик, к сожалению, не раскошелился…
Тогда Игорь меня послушал. Мы купили квартиру на втором этаже.
Оборудовали ее ролетами и сигнализацией.
И вот сейчас те самые ролеты открыты. Значит, мой муж дома.
Это странно, потому что днем он обычно в офисе. С горькой иронией думаю: может взял день отпуска, чтобы «отпраздновать развод»? Потом сердце обрывается. Потому что… А с кем он может его праздновать?
Взгляд мечется от окон к двери в подъезд. Я могу зайти внутрь, поулыбаться консьержу и узнать, дома ли Игорь и с кем. Могу подняться в квартиру. Настойчиво звонить, а то и открыть своим ключом.
Но оба варианта выдадут мое присутствие.
Я опускаю взгляд вниз – на сумку. Сжимаю ее сильно-сильно. Вот теперь волнуюсь. Предчувствую плохое, хотя казалось бы, разве может быть хуже?
Есть еще один вариант: просто уехать. Черт с ними, с деньгами. Отдам на благотворительность. А для сына или дочери придумаю историю про погибшего пилота или моряка. Неважно. Не хочу, чтобы мой ребенок знал: всё, что оставил ему отец – это сумка с проклятыми деньгами. Мы справимся без них.
Но на этом варианте тоже не останавливаюсь. Я так не смогу. Съем себя. Больше всего хочу знать правду. Я ее заслуживаю.
Смотрю по сторонам, уверенным шагом движусь к пожарной лестнице.
Балконы у нас декоративные. Ограждения – до опасного низкие. Даже на свой второй я стараюсь особенно не выходить. Вот так залажу вообще впервые. Наверное, не будь я беременной, а мои нервы – настолько потрепанными, в жизни этого не сделала бы, но сейчас одна за другой сменяюсь перекладины, поднимаясь всё выше и выше. Ставлю ногу на борт балкона, хватаюсь за металлическую ограду рукой. Забраться получается даже легче, чем я думала. Несколько секунд трачу на то, чтобы отдышаться, прижимаясь спиной к стене дома.
Мне нужно не так-то много – заглянуть в нашу с Игорем спальню. Я невероятно сильно хочу, чтобы там никого не оказалось.
Я выдохну. Спущусь. Оставлю сумку под дверью.
Я просто не готова настолько сильно в нем разочароваться…
Закрываю на несколько секунд глаза. Глажу живот. Мне кажется, малыш тоже волнуется. Это плохо.
Но нет ничего хуже неведения. Поэтому собираюсь, поворачиваюсь боком, делаю маленький шажок и заглядываю внутрь.
Меня тут же пронзает непереносимая боль. Не физическая. Мне на клочья разрывает душу.
Я вижу в нашей спальне женщину. Она одета, но это явно временно. Стоит посреди комнаты. Кружит по ней взглядом хозяйки. А я ее ненавижу до трясучки. Ногти скребут по фасадной штукатурке.
Коленки подкашиваются от слабости.
Она оглядывается и говорит что-то в сторону, которую мне видно плохо. Хотя кого я обманываю? Неужели в нашей спальне может вдруг появиться кто-то кроме моего мужа? Или может быть он решил продать квартиру и это риэлтор? Глупости же…
Я продолжаю просачиваться до последней клеточки осознанием подлости его предательства, когда он ступает из тени на женщину.
Я знаю, что будет дальше. Его низкий бархатистый голос. Томная улыбка. Руки на ее теле. Она перебросит волосы, он поцелует в плечо.
Развернет, толкнет на кровать, снимет платье…
Эти картинки настолько яркие и неизбежные, что я не выдерживаю.
Начинает тошнить. Все силы уходят из тела. Я отступаю, как будто это может спасти. Исправить. Отмотать назад.
Но вместо этого происходит непоправимое.
Я ступаю на что-то скользкое. Подошва лодочки едет вперед. Сердце обрывается.
Я пытаюсь ухватиться за перилла, но пальцы сжимают воздух.
Последнее, что я чувствую, прежде чем сознание меркнет – это боль и страх. Он меня предал. Он меня жестоко предал. Растоптал. Уничтожил.
Я знаю, что на мне нет парашюта, а значит раскрываться нечему.
Мое сердце разодрано на ошметки. Летя вниз, я не хочу жить, но всё равно обращаюсь к небесам с мольбой.
Только не мой ребенок, господи, пожалуйста. Мой ребенок должен жить.
Конец
