любимого сериала.
Однако, добравшись до своего этажа, прямо под входной дверью их поджидал незнакомец, чьи слова весьма повлияли на их вечерние планы…
***
— По-моему, не помешало бы открыть окна и сделать уборку, — Алессандро, брезгливо морща нос, уже вошел на кухню, оставив девушку стоять на пороге. Распахивает шторы, в комнату ударяет свет фонарей с улицы. Проворачивает ручку на пластиковой раме, и поток свежего воздуха врывается в помещение. Аналогичные действия проделываются и в спальне.
Дарья разувается, вешает шоппер на железный крючок и следует в ванную. Моет руки, умывает лицо холодной водой, в надежде изгнать мерзкие воспоминания и прийти в себя. Взгляд случайно падает на мыльницу, которая до сих пор сохранила небольшой обмылок, уже подсохший и потрескавшийся за три года.
Заходит на кухню. На белом столе пятно от разлитого кофе, молоко забыли убрать в холодильник. Чашка с кофейным осадком стоит в раковине. В спальне дела обстоят не лучше: разобранная постель, раскиданные по всему полу в спешке учебники (которые Соколова так и не сдала в библиотеку), мертвые цветы на подоконнике. На балконе с того дня весит белье на сушилке.
— Что произошло тогда? — из своего мира Дашу выкинул голос Манфьолетти. Тот стоял на балконе, крутя меж пальцев незажженную сигарету. — Я имею в виду, что, судя по здешней обстановке, вы покидали свое жилище в спешке. Будто… случился атомный взрыв, как в Чернобыле.
Главная героиня усмехнулась от такого неуклюжего сравнения и повернула голову к старому шифоньеру. На деревянной лакированной дверце висел календарь. Красный пластмассовый квадратик указывал на 14 декабря. Пятница…
Теперь она знала точную дату «атомного взрыва» в ее жизни.
***
— Здравствуйте, вы Яна Сергеевна? — мужчина шагнул вперед, зачитав имя и отчество, глядя в экран своего смартфона.
— А вы кто? — женщина напряглась, до боли зажав в руке ключи.
— Я от Дмитрия Русецкого. Он мне велел вас забрать и отвезти в Москву.
— Что за бред, — Яна рассмеялась. — Уходите немедленно, иначе я вызову полицию.
— Давайте зайдем внутрь и все обсудим? — незнакомец все еще твердо стоял на своем.
— Вы в своем уме? Пропустите меня в мою квартиру сейчас же. — Но он даже не шелохнулся. — Послушайте, молодой человек: я вам совершенно не верю. Если у вас есть хоть какое-нибудь, хоть малейшее… — Яну перебили, сунув ей в нос записку с подписью Русецкого. Женщина быстро пробежалась по ней глазами, затем на несколько секунд задумалась, а позже на лице выразилось удивление, сменившееся глупой улыбкой. — Если он ту ночь на конференции в Москве принял в серьез, передайте ему, что для меня это ничего не значило. Убирайтесь вон из моего дома.
— Вы же в курсе, что у вас будут проблемы?
***
Манфьолетти, слушая данный рассказ и сбрасывая завядшие цветы с подоконника в мусорный пакет, едва не выронил его из рук, а затем глубоко вдохнул, чтобы не прыснуть со смеху.
— Так твоя мамочка переспала с председателем Госдумы? — Она уже успела пожалеть, что поведала Алессандро эту историю: он чуть ли не задохнулся, давясь воздухом со смеху. Успокоившись и переведя дыхание, задал очередной, не менее убийственный, вопрос. — А что произошло с твоим отцом?
— Я думала, что вы знаете.
— Знаю, что он сидел. Не более.
***
1 января 2014 года.
С ноябрьского инцидента прошло полтора месяца.
Яна не захотела идти в полицию из-за жалости к своему мужу. Хотя Даша и пыталась убедить свою маму, что это неправильно и его необходимо наказать по закону, женщина настояла на своем и не подала заявление. Может, на самом деле она боялась Валерия, и на это были отнюдь не малые причины: его ведь не будут вечно держать за решеткой (а жаль). Но даже если Яна и испытывала хоть какой-то страх перед этим человеком, то предпочитала полностью его скрывать. Тем более, Валерий не появлялся им на глаза с того дня.
— Ну, ты же видела, как он клялся, что завяжет пить! Он искренне раскаивался, просил простить… Тем более, он же не понимал тогда, что творит!
— Мама! Да как ты можешь ему верить после всего этого?
Неожиданно во дворе зазвучали женские вопли. Яна и Дарья метнулись к окну.
***
— Он попытался ограбить вашу соседку, чтобы догнаться очередной бутылкой? — Алессандро мыл зеркало в ванной, стараясь не оставлять разводов (честно!), но похоже, что Соколовой придется все за ним переделывать. — Боги, и тебе не мерзко после всего этого носить его фамилию?
— Сейчас я ношу вашу фамилию, — безразлично заметила Дарья, параллельно складывая грязное белье из корзины в стиральную машину. — И все равно, я не ассоциирую свою фамилию с отцом. Так что нет, не мерзко, — на пару секунд замерев, она задумалась. После, отрешенно добавила: — Но мне мерзко от пьяных людей и запаха алкоголя.
Стрелки на часах дошли до двойки. Значит, уже двенадцатое сентября.
Дарья меняет простыни и наволочки на подушках, убирает одеяла в шкаф, достает старые шерстяные пледы. Стелет постель для Алессандро на мамином диване, сама же падает в свою кровать. Она слишком вымотана, поэтому проваливается в сон за считанные секунды. Чего не скажешь о Манфьолетти, который до рассвета сидел на кухне, все не решаясь зажечь последнюю сигарету…
***
Утро 12 сентября.
День начался не с кофе, не со слов «Соколова, вставай немедленно», не с будильника и даже не с ругани соседей. Соколову разбудил телефонный звонок.
Она едва разлепила глаза, верхние веки которых немного отекли, и потянулась за своим смартфоном. Спальные места находились друг напротив друга, поэтому девушка могла лицезреть, как Алессандро читал Булгакова, сидя на диване.
— Какого хрена? — Дарья издала страдальческий стон.
На дисплее высветилось, уже легендарное, «Дима, муж мамы». Часы в правом углу экрана гласили, что на сей момент только половина седьмого.
— Это отчим, — в сознании Дарьи пролетело множество тревожных мыслей, лишь одна из которых: «что-то произошло с мамой?».
— Поставь на громкую связь, — просит Алессандро за секунду, прежде чем обеспокоенный голос Дмитрия начинает разлетаться в пространстве спальни.
Человек боится смерти, но в то же время его к ней влечёт. Она не перестаёт быть продуктом потребления, как в реальном мире, так и в художественном.
Это одно из событий в нашей жизни, от которого не сбежать.
(Осаму Дазай «Великий из бродячих псов»)
— Яна умерла, — тихий голос Русецкого вырывается из динамиков. Яркие лучи солнца больно бьют по глазам сквозь шторы. — Мне только что звонили из больницы. — На лице Соколовой, кажется, за секунду отразился весь спектр
