воде, наравне с отражением солнечных лучей, плывут кораблики. Снизу инициалы Соколовой. — Ты рисуешь?
— Вы так удивляетесь, будто не знали, — она соскальзывает на пол, чтобы подойти к Алессандро, но изображение перед глазами внезапно начинает плыть. Едва успевает схватиться за край подоконника, чтобы не улететь на дорогую паркетную доску. В ушах звенит, перед ней все начинает затягиваться черной пеленой, тело не слушается — словно налито свинцом. Прислоняется спиной к батарее, прежде чем окончательно потерять связь с внешним миром.
Приходит в себя, когда за окном уже потемнело. Лежит на своей кровати, накрытая пледом. Поворачивает голову влево, замечая Манфьолетти. Тот вальяжно устроился в кресле, вновь читая Булгакова. Дарья скоро будет ненавидеть «Мастера и Маргариту» только потому, что данный роман смог понравиться такому, как Алессандро.
— Очухалась? — резко и весьма грубо задает вопрос, качая в руках рокс, наполненный алкоголем. Жидкий янтарь обволакивает стекло, переливаясь из стороны в сторону, пока сосуд не опустошается залпом. — Ну что, дальше будешь голодать?
— Вот же черт, — девушка досадно выдохнула, поднимаясь в кровати. Она смогла убедить своего отчима в том, что находится в ремиссии. Однако если он узнает про этот обморок…
— Ты совсем, что ли дурочка или прикидываешься? — одним движением захлопывает книгу в твердом переплете и откладывает ее на подлокотник. — Четыре месяца! Четыре. И это — в лучшем случае! — Рокс со звонким стуком опускается на пол. — Если верить Мазарини, то твои похороны, при нынешнем-то состоянии, организовываем уже в октябре, — слова оседают на барабанные перепонки, точно плевок на тротуар. — Контракт у нас на год, заметь. Не хочешь подумать о сохранности жизни своего отчима?
Соколова тяжелым грузом падает обратно на кровать, не подавая никаких признаков жизни.
— Эй, ты меня слушаешь? — молчание. Алессандро настороженно стягивает очки со своей переносицы и поднимается на ноги. — Ты в сознании?
— Пристрелите меня, — глаза, окаймленные рыжими, практически красными ресницами, распахиваются и безжизненно смотрят в натяжной потолок.
— Я тебе на идиота похож, или что? — Алессандро наигранно, а может, даже с легкими нотками истерики, рассмеялся. — Да иди ты. Тупая, конченая, недалекая дура.
Хлопает дверью. Но не громко. Наверное, не хочет, чтобы Русецкий услышал ссору.
***
14 сентября
Вчерашний день прошел как в тумане. Алессандро пытался заставить Соколову что-нибудь съесть, однако его попытки не увенчались успехом. Достижением уже являлось то, что она стала добавлять в кофе молоко. Обычное, коровье молоко. Не растительное и не обезжиренное.
Этим утром Дарья проснулась в шесть, от уже успевшего стать привычным «Соколова, вставай немедленно» и поплелась в душ. Но, если честно, ей хотелось всех послать, зарыться в подушках и пролежать мертвым камнем еще месяц. Полностью отсутствовало какое-либо желание идти на эти треклятые похороны. Собственно, как и желание жить эту жизнь.
Этой ночью ее пробило на слезы. К ней пришло полное понимание происходящего: она смогла осознать то, что ее мама скончалась. Манфьолетти, лежащий рядом и тоже не спящий, слышал девичьи всхлипы, но предпочел сделать вид, будто он глухонемой, парализованный, и спит непробудным сном.
Из душа прямиком в гардеробную. В этот день у нее будет полное право облачиться в черную одежду. Насмешки учителей, вроде: «у тебя траур?» — больше не шутки.
В аэропорту Соколова нацепила на себя солнечные очки, потому что не могла больше сдерживать слезы. Плакала бесшумно, никто даже и не догадался бы, не шмыгая, она носом. Алессандро, на удивление, всю дорогу молчал.
Из Пулково, в котором Дарья даже не посмотрела в сторону своего любимого Старбакса, сразу же вызвали такси и отправились к храму.
«Воскресенский Смольный собор, — она хмыкнула в мыслях. — Так… пафосно»
Но тело Яны, на тот момент, туда уже доставили.
«Надо же, прожила в Петербурге пятнадцать лет и впервые в него захожу. Проект самого Франческо Растрелли» — в голове совершенно некстати вспыли воспоминания из курса истории искусств. Явно не о том ей сейчас следовало думать.
Когда подъезжают к месту, замечают катафалк. Девушка извлекает из сумки черный платок и покрывает им голову, прежде чем выйти из такси. Алессандро так и остается абсолютно холодным и равнодушным. Возможно, происходящее тормошит не очень приятные воспоминания в его памяти, но вида не подает. Казалось, что ему безразлична вся эта ситуация. Хотя, почему же «казалось»? Наверняка, так и есть на самом деле.
— Здравствуйте, — Русецкий первый покинул автомобиль и уже направился в храм.
— Доброе утро, — пожилая женщина встретила его на входе. Подождав Алессандро и Дарью, они вместе направились внутрь.
«Ни черта не доброе»
Выбеленные стены, высокие потолки, чудесные колонны с фигурными капителями и барельефами. Проходят несколько помещений и попадают в огромный зал. В центре него находится раскрытый гроб, внутри которого покоится Яна. Прямо над ней подвешена люстра с множеством подсвечников, содержавших в себе свечи. Их фитили подожгли прямо у них на глазах, и, потянув за цепь, подняли люстру под потолок.
Дмитрий стоял над телом покойной жены, едва сдерживая слезы. Только сейчас Соколова смогла, хотя бы немного, поверить в их любовь.
Стук каблуков разлетается эхом по воздуху. Девушка, зажмурившись, медленно подходит к покойнице. Страшно. Очень страшно. Про себя считает до трех и распахивает глаза. Бледное лицо, синие губы, на тело нацепили белые тряпки, а руки, держащие крест, покоятся на груди. Ощущение, будто Яна лишь спит.
— Мама, — тихий шепот. По щекам покатились слезы, благо, красные глаза прикрывали черные линзы очков. Зажимает рот ладонью, лишь бы не завыть в голос. Дарья в этот момент готова была на все: даже упасть на колени перед гробом или лечь в могилу рядом с матерью.
Почему всякие ублюдки живут до старости? Почему женщина, честно живущая всю чертову жизнь, и имевшая характер божьего одуванчика, умирает за год до сорокалетия? Никто и никогда не озвучит ответа на этот вопрос.
«Это я виновата. — Ноги ватные, лицо все мокрое. Паническая атака начинает с огромной силой сжимать горло. — Если бы я тогда не приняла наркотики, ничего бы этого не случилось»
Неожиданно, даже для Алессандро, он привлекает Дарью к себе, прижимая за плечо. От этого еще страшнее и непонятнее.
«Что вообще происходит?»
— Успокойся, все будет нормально, — тихий шепот где-то над ухом. Настолько тихий, что даже сама Соколова едва ли смогла его расслышать и правильно понять.
«Да что, просто что, будет нормально? Что в моей жизни может стать нормальным?»
Пожилая женщина, встретившая их на входе, поджигает свечи на алтаре и по четырем сторонам от гроба. Далее в зал заходит священник. В руки каждому попадает по свече, которую поджигают
