в мире, особенный, блядь. Я горы готов был свернуть, чтобы так было всегда. А потом оказалось, что ей это не нужно.
И чуть не сдох без этого взгляда.
Выгреб. Не без потерь, но выгреб.
Точнее, я так думал.
Сейчас все это направлено на сукана рядом с ней.
Я — дебил, но не могу не понимать, что стоит мне нарисоваться, и она опять потухнет.
А так хоть издали посмотреть. И я смотрю.
И внутри меня корчится сраный наркоман, видя, как источник светит другому.
Истекая кровью, мое черное сердце болит так, что не могу выдохнуть. Чувство, что я остался один в клоаке, хуй с ним — без всех. Без нее.
Дерьмовое чувство.
Меня затапливает глухой ревностью, заволакивает злым бешенством.
Какого хрена, Инга? Ты стерла меня из жизни?
Вспышка ярости затмевает пьяные воспоминания, как она звонила после той ночи, и я добавил ее в ЧС. Она пыталась со мной поговорить лично, дребезжащим ломким голосом, полным слез, просила выслушать.
Да, я не дал ей тогда шанса. Меня душили собственные бесы. Я не был уверен, что смогу сдержаться, и не вытворю очередной финт.
Но какого хрена Воловецкая решила, что теперь все закончилось?
Я решил, что она будет гореть в том же аду, что и я.
Так почему я по-прежнему там один?
И этот эмэйл, поселивший во мне внезапные сомнения.
Он меня убивает.
Какого она винит во всем этом меня?
«Все еще считаешь недостаточно? Ты сказал тогда, лучше б меня не было. И меня почти не стало. Мне повезло, что Жанка не дала нажраться снотворного. Хотя мне казалось, что другого выхода для меня нет. Я просто не смогу без тебя дышать, и это будет милосердно. А сейчас смотрю на тебя и понимаю, что не из-за чего было травиться. Права Жанна. Только горе причинила бы родителям. Таким, как ты, место в преисподней, а не в моей жизни».
О, девочка моя, я уже там. Жарюсь.
Я без тебя, малыш, тоже не дышу. Я полутруп. Мне нет места нигде.
Меня бомбит от того, что Инга обвиняет меня.
Эти строки не дают мне сейчас ворваться, закинуть Ингу плечо и утащить в свою берлогу. Выставить всех и запереть ее в доме. Сначала просто затискать до смерти, наплевав на ее вопли, проспать с ней в обнимку часов двадцать, а уже потом выяснять, что за наезды, что за херь с таблетками?
Я ее ненавижу. Я бы с превеликим удовольствием забыл, что Инга Воловецкая существует.
Но пока это не так, никто к ней не будет прикасаться! Никто не имеет права делать ей больно, кроме меня! Не в этой реальности. Не в мою, сука, смену!
Я ей этого не покажу, но она все еще держит в своих цепких лапках мою душу.
Маська говорила, что отпустит. С глаз долой — из сердца вон.
Лажа. Ебаный пиздеж. Это была только передышка.
Увидел и понеслась. Хуй я кому признаюсь, но мне пиздец как страшно, что ее больше не увижу. Пусть бесит, ненавистная стерва, но на глазах чтоб была.
И сейчас я псиной тащусь позади парочки, чтоб не выпустить из вида. И меня колотит от того, что мое место не рядом с ней. Плетусь, как канатом привязанный, а она меня не видит, не замечает.
Инга с ушлепком падают в кафэхе, и я сажусь в углу. По роже его вижу, что он на что-то рассчитывает. Хрен ему.
Какая-то деваха строит глазки, заслоняя мне ненавистную картину, еле избавляюсь от этой шмары. И вижу, что ублюдок заказал вино. Инга пить вообще не умеет. Ей двух глотков хватает, чтоб опьянеть. Этот козлина решил ее споить?
При мысли о том, что ему может обломиться хоть что-то, хоть поцелуй в щечку, сердце заводится на бешеных оборотах, бешено долбя в ребра.
Заказанный вискарь не лезет в меня.
Инга слишком громко смеется, слишком сладко ему улыбается.
Запредельный напряг. Лютая ревность и невозможность обладать — гремучее комбо. Адские муки для того, кто хотел бы вычеркнуть Ингу из жизни.
Уже осталось три посетителя, а они все милуются. Хмырь подливает ей уже второй раз.
Держусь на волевых, но стоит мудаку отойти, как я оказываюсь возле нее.
Сам не понимаю, как это происходит.
Моргнул и уже стою рядом.
— Пора домой, — рычу, хватая ее за руку и вытягивая из-за стола.
Мне это удается только потому, что Инга растерялась.
— Какого… — бесится она, размахиваясь свободной рукой, чтобы дать мне пощечину.
Удобно. Перехватываю и забрасываю на плечо. Лупит по мне, лягается. Но хрен я ее сейчас выпущу из рук. Позволить этому уебку проводить ее? Чтоб сгорать от мыслей о том, что он себе позволит?
Как прекрасно, что в нашем обществе, блядь, никто не встревает, когда девчонку уносят из кафе. Я несу ее к тачке. Она извивается и материт меня.
— Кретин! Убери лапы!
Ага, щаз!
— Какого хрена ты меня спер! — буянит Инга, но язык у нее слегка заплетается, что укрепляет меня в уверенности правильности своего решения не оставлять ее с тем чепушилой.
— Чего тебе от меня надо?
Молчу, до сих пор не могу разжать зубы.
Я не знаю, что я буду делать.
Нам нельзя оставаться рядом, мы друг друга убьем.
Но меня тотально клинит. Я держу свою дрянь в руках. И опять кроет не по-детски. Кровь бурлит. Под кожей разбуженный муравейник. В ушах шумит, а голове бьется мысль: «Без нее хуже».
Возле машины приходится опустить ее на ноги, зараза пинает меня по надкостнице и пытается смыться, придавливаю ее телом и заглядываю в пылающие яростью серые глаза.
Все. Тормоза сгорели.
