сказала бы: таким только груши околачивать. Тяжёлый, толстый… Прошлый раз он разорвал меня им в кровь, она залила всю кровать, но ему было плевать. Я кричала от боли и ужаса, но он затыкал мне рот рукой и… трахал, трахал, трахал.
Он насиловал меня долго, бесконечно долго, насиловал и слегка душил, так, по крайней мере, мне казалось. Так долго, что у меня не осталось сил сопротивляться. Я просто хотела, чтобы всё это закончилось.
Но куда тяжелее разрывов, ссадин, синяков и ушибов были травмы не физические — душевные.
Я ему доверяла. Я его любила. А он меня предал. И на всю жизнь оставил калекой.
Калекой тоже не физически: разрывы зажили, синяки прошли, но я ни с кем не могла встречаться четыре года. До Марка. Он первый кто ко мне прикоснулся, и я не испытала ни страха, ни отвращения.
Я так его любила, что ради него смогла преодолеть даже страх.
Он научил меня любить саму себя заново.
А потом Беккер мне приснился — и всё испортил…
— Сейчас, — ответила я, пятясь к кровати.
Беккер усмехнулся, давая понять: ну ладно, переведи дыхание. Он неторопливо расстегнул рубашку, скинул, перешагнул через брюки.
«Вот это ты зря, будет неловко, но мне даже лучше», — усмехнулась я про себя.
Упёрлась в тумбочку, завела руки за спину.
— Всё, отступать дальше некуда, малышка, — подошёл Беккер. — И никто тебя не защитит, — он потёр шрам на бедре, очень похожий на пулевое ранение или всё же… на след от сука?
Писали, что Беккер напоролся на сук на охоте, пробил бедренную артерию, но выжил.
Я малодушно сказала: «жаль», а потом поняла: нет, я не хотела, чтобы он так легко отделался.
И сейчас мне надо было его отвлечь. Хоть на несколько секунд, чтобы просунуть руку в ящик. Потому что дальше он меня ударит или просто швырнёт на кровать. Это мой единственный шанс.
— Что значит, никто? — вскинула я подбородок, ловя его взгляд. Смотри мне в глаза, сука!
— Ну твоего директора тут нет, папаша умер, муженёк сбежал. Ты одна, Анька. Бежать плакаться не к кому.
— Я ни к кому не бе… — начала была я, а потом осеклась. — А при чём тут мой отец?
— Думаешь, этот сук воткнулся в меня сам? — снова потёр он ногу. — Это твой полоумный папаша вывез меня в лес. Обставил всё так, будто мы приехали охотиться. И сначала выстрелил. Метился, видимо, в пах. Но промахнулся, попал в ногу. А потом воткнул в дыру от пули сук. Чёртов садист!
«Ах, это мой отец — садист?», — усмехнулась я и нашла, что искала.
Квадратная рукоятка удобно легла в руку.
Большой палец нащупал кнопку пуска.
— Ты плохо знаешь моего отца. Он бы не промахнулся.
Я вскинула руку и с силой упёрлась электрошокером в пах Беккера.
Беккер задёргался, как на электрическом стуле, а затем упал навзничь.
Я читала, это очень больно. Особенно если по яйцам. И очень опасно — больше двух секунд — и функцию полового члена не восстановить.
Надеюсь, я случайно передержала.
Когда приехала «Скорая помощь» Беккер уже очнулся.
Его член посинел и опух, яйца выглядели не лучше.
Он заверещал от ужаса как девчонка, когда это увидел.
— Вы сами сделали это с собой? — с нажимом спросил пожилой врач, посмотрев сначала на него, потом на меня, а потом снова упёрся взглядом в Беккера, словно говоря: у тебя всего один шанс ответить правильно.
— Дурак, решил попробовать, каково это, — не моргнув глазом соврала я, изображая, как сильно переживаю.
Врач удовлетворённо кивнул и повернулся к Беккеру.
— И как?
Пребывающий в шоке Беккер сообразил на редкость быстро:
— Ну такое, — застонал он.
— Надевайте штаны и едем. Или вы думаете, мы вас потащим на носилках? — усмехнулся доктор.
Уже из прихожей я слышала, как тот договаривается с врачом, чтобы его отвезли в частную клинику. В ужасе за свои детородные функции ему было не до меня. Но я ещё не закончила.
Я пошла провожать его до машины.
Как истинная раба любви подставила плечо, помогая идти.
— Я этого так не оставлю, — едва слышно прошипел Беккер, правда, не так уверенно, как хотел бы. — Я тебя засужу, я…
— Только дёрнись, — ответила я ему также тихо. — Срок давности за изнасилование десять лет. А у меня есть и протокол освидетельствования, и заключение эксперта, и медицинские справки, — уверенно врала я, — и сегодняшние фотографии. Ты сядешь. И это будет очень громкое дело, поверь мне, как профессионалу, уж я позабочусь. Твои синие яйца завирусятся в сети так, что ты мусор не сможешь вынести — над тобой будут смеяться даже бомжи.
— Сука! — выдохнул Беккер. Крыть ему было нечем, только смириться: я его больше не боюсь и без труда превращу его жизнь в ад. — А ты изменилась, — дёрнул он головой.
— Хорошо, что ты заметил это только сейчас, — усмехнулась я.
«Скорая помощь» уехала.
Я вернулась домой. Стянула с себя платье.
— Спасибо, папа! — сказала я вслух.
Я и понятия не имела, что как я ни скрывала, он всё понял.
Но я точно знала, что он имел в виду, когда сказал:
«Между охотником и добычей только одна разница — страх. Страх делает нас слабыми. Страх делает жертвой. Стань сильнее страха — и ты победишь».
Когда он умер, я расценила его слова как напутствие. Я записала на курсы поддержки для жертв изнасилования, я ходила к психологу. Я прошла курсы самообороны, купила электрошокер и всегда держала заряженным.
Но только сегодня я поняла, что значит победить страх по-настоящему.
Я победила.
И пусть смертельно устала, у меня было очень важное незаконченное дело.
Я стянула с себя платье, влезла в привычные джинсы.
Почти тут же прилетело сообщение от Манна:
«Ты как? Всё в порядке?» — удивил Артур Аркадьевич.
«Да. Я уже дома. Всё хорошо» — ответила я.
«Точно? За какой проект ты получила Эффи?» — спросил он, словно хотел убедиться, что ему отвечаю именно я.
«За Вертикаль», — ответила я, добавила смеющийся смайлик и дописала:
«А ещё вы сказали по одному шажку. Даже если не хочется идти»
«Спокойной ночи, Анна!» — ответил Манн.
«Спокойной, Артур Аркадьевич!» — ответила я и вызвала такси.
Так я оказалась в квартире Марка.
— Аня? — Марк остановился в дверях.
— В холодильнике пиво, минеральная вода и томатный сок. На столе лекарство от похмелья, дали в аптеке. Надо засыпать в рот и
