параллельно на расстоянии нескольких десятков метров друг от друга. В первой из них жили мы со дня свадьбы: я, муж, свекровь, а потом и сынок родился и рос до недавнего времени. Несколько дней назад мы с Дениской заселились в съемную квартиру третьего дома. Недалеко, но хотя бы ни окна, ни подъезд не выходили на мой бывший дом, где несколько лет я была счастлива. Где я любила и считала, что любят меня.
День менялся ночью, ночь днем. Кроме боли и жалости к себе ничего не чувствовала. Как робот вставала утром, готовила сыну завтрак, будила его, уводила в садик. Шла на работу, что-то там кроила, шила. Не помню что кому как говорила. Вопросы "по теме" игнорировала.
Нет меня. Сломалась. Умерла.
Умерла в тот вечер, когда застала мужа в постели с другой женщиной. Когда видела его яростное лицо и звериный оскал. Только эта картина перед глазами, жгучая боль от удара, лилово-желтый синяк во всю спину и ничего больше.
Сын рисовал в альбоме, а я отвлекала себя работой — кроила платье заказчице и думала, как бы забрать швейную машинку и оверлог из квартиры мужа, не попадаясь ему на глаза. Высчитывала в уме его смены, прикидывала время, когда сама буду свободна для визита в мое бывшее семейное гнездо.
Кто-то постучал в дверь. Мы с Денисом переглянулись. Гостей не ждали.
— Кто там? — подошла к двери, сетуя, что нет глазка.
— Наташ, это я, — с той стороны двери раздался жалобно-просящий голос мужа. — Открой, пожалуйста, нам надо поговорить.
Конечно, о том, что я ушла из дома, все жильцы трех пятиэтажек узнали быстро, спасибо сарафанному радио. Наверное, и мужу доложили, и адресок подсказали добрые люди. Слишком многим я шила и ремонтировала одежду. Почти медийная личность в нашем районе.
— Уходи! Здесь тебе делать нечего! — громко, твердо, непреклонно.
Я не видела мужа три дня. Он не звонил, не писал, не искал встреч до, после или во время моей работы. Бухал или развлекался со своей блядью? Все равно. Меня только-только начало отпускать. Потихоньку, но все же. И вот он стоит совсем рядом, за дверью, а на меня снова накатывают отчаяние и боль.
— Не уйду, пока не поговорим. Открой, зай, пожалуйста!
Прислонилась лбом к дверному косяку. Сейчас он моя опора, а дверь — защита от чудовища, которого я любила много лет. Сердце болезненно ныло и бешено билось о ребра, грозясь взломать грудную клетку и выпрыгнуть из тела. Не от страха, нет. От непонимания, как после всего, что произошло, он мог прийти сюда.
— Нет! Слышишь — нет! — голос задрожал. Только бы не разреветься. — Видеть тебя не могу и не хочу. Иди к своей шалаве, с ней и разговаривай!
— Нет у меня никого и не было, зай. Открой, пожалуйста, я все объясню. Неудобно же через дверь, ну, — заканючил под дверью.
— Не открою. И слушать тебя не буду! Я подаю на развод. Мне от тебя ничего не надо, даже алименты не нужны. А сейчас уходи! Пожалуйста!
Чем жалобнее был голос мужа, тем больше твердости и уверенности появлялось в моем.
— Наташ, — муж за дверью заволновался. Он торопливо заговорил, испугавшись, что я могу уйти и не услышу его объяснений, — то, что ты видела… Это все по пьяни. Я и не помню ничего. Поверь мне, зай. Мне потом как рассказали, что я творил, самому страшно стало. Это ошибка, случайность…
Ему рассказали! Уж не девка ли эта? Надеюсь, с подробностями.
— Ошибка? Случайность? Ты серьезно? А пинать меня ногами — тоже случайность? Пальцы на ноге не болят, нет? О какой ошибке ты говоришь, Паша?! Ты не настолько пьян был, чтобы ничего не осознавать и не помнить!
Меня снова затрясло. Плохо, больно.
Муж за дверью что-то еще взволновано говорил, оправдывался, но я ушла в комнату. Наказала Денису не открывать дверь и вышла на балкон. Там дала волю слезам. Курила одну за одной сигареты, размазывая слезы по щекам, пока меня не перестало трясти.
— Ушел?
Дениска пожал плечами и еще ниже склонил голову над раскраской. Слезки закапали на бумагу. Понял мой мальчик, кто в гости приходил. Слышал, к сожалению, что папка натворил и почему мама теперь его не пускает и не хочет разговаривать.
— Не плачь, сынок, все у нас будет хорошо, — уговаривала сына успокоиться, еле сдерживаясь сама, чтобы снова не сорваться.
Чтобы отвлечься от жутких воспоминаний и боли, переключилась на сына. Вместе раскрашивали, играли, даже смеялись, гоняя машинки по комнате.
А перед сном снова стук в дверь и нетрезвый голос мужа:
— Наташа-а, прости-и!
Дениска убежал в кровать, укрылся одеялом и притих. Я тихонько подошла к двери. Прислушалась.
За дверью у порога возня. Похоже муж устроился на коврике и намеревался остаться на ночь там. Очень надеялась, что не додумается сломать дверь. После того, как я видела его в ярости, боялась его пьяного и не знала, чего ожидать.
— Любимая-а, пусти-и, — тихий стук, переходящий в скрип ногтями по деревянной двери. Ну хоть понимал пьяной своей башкой, что все вокруг спят и не шумел.
Я молчала. Плакала тихо и молчала.
«Любимая» — какая ложь! А думал ли ты о любимой, когда кувыркался с той девкой в чужой постели? Все ложь. Каждое слово, каждое действие, прикосновения. Смотрел мне в глаза, в глаза сына, матери и врал. Неужели ничего не екало в груди? Неужели нравилось жить двойной жизнью?
Он всхлипывал за дверью, что-то жалобно бормотал, иногда постукивал бутылкой о пол. Не уходил, а я не открывала и не разговаривала с ним. Притаилась как мышка. Так и сидела до утра без сна, пока не услышала, как на рассвете он встал и ушел.
Глава 23
Кошмар продолжался больше месяца.
Муж приходил каждый день, сидел у закрытой двери, а я его не пускала. Не хотела видеть и слышать, только и он не отступал. Этот почти
