двухметровый красавец-мужчина теперь плакал, просил прощения, умолял начать все сначала, дать ему шанс все исправить. Говорил, что это не то, о чем я подумала, что это была первая и последняя измена и что все случилось по пьянке. Он просто уснул, а потом… ничего не мог вспомнить. Как будто не он трахался с той девкой, не меня он увидел в дверях ее квартиры, не меня толкнул, ударил, оскорбил…
Изо дня в день одно и то же. Я на работу — муж за мной. Я с работы — он встречал. Наверное, и вправду переживал, что я ушла. Он осунулся, похудел, потемнел — ничего красивого и притягательного в нем мои глаза больше не видели.
— Не подходи! Не могу ни видеть тебя, ни слышать, — выходя с работы и видя ожидающего меня мужа, я выставляла руки вперед, не позволяя ему приближаться, плакала и убегала, а он шел за мной на расстоянии и снова караулил у дверей.
Куда бы ни пошла, он следил за мной, ходил по пятам и просил прощения. Клялся в любви и обещал, что больше никогда не сделает мне больно, а плакать я буду только от счастья. Звонил по несколько раз на день, но я не брала трубку. Сообщения от него не открывала и удаляла, не читая их. Я больше не верила. И разлюбить пока не могла и сердце, разбитое на маленькие острые осколки, собрать не получалось.
Муж забирал Дениску из сада и уговаривал его поговорить с мамой, чтобы она простила папу. Что папа хороший, любит сына и жену и никогда больше никого не обидит. Дениска передавал мне его слова, а у меня сжималось сердце от боли. Может быть, как отец Паша и хороший, но как муж, как любимый человек — он для меня никто.
НЕ.МО.ГУ.
А Паша в очередной раз стоял в дверях, плакал и клялся, что все исправит, что больше не будет и т. д. Жалкий… и чужой. А у меня перед глазами его руки, стискивающие чужие ягодицы, а потом они же, толкающие меня на пол, и взгляд чудовища…
— Я не могу тебя простить, Паша! Не могу и не хочу, — обливалась сама слезами, глядя на мокрое лицо мужа. — Ты разрушил все сам. Может быть, если бы я не любила тебя так сильно все эти годы, то мне и не было бы так больно. Зачем ты это сделал? Что тебе не хватало со мной? С нами? Ты о сыне подумал? Какой пример ты ему подаешь? — уже не просто плакала — ревела от бессилия что-либо изменить в своем сознании, подкидывающем фрагменты недавней ночи — голую девку, скачущую на моем муже и довольные лица обоих.
— Тебя люблю, Наташка, только тебя и Дениску. Я сдохну без вас.
Никаких чувств не вызывали его признания, кроме обиды и отвращения. Каждое слово — ложь. Каждая слеза — показуха.
* * *
Очередной день моей новой жизни. Дениска в садике, а я дома возилась с заказом. Муж приходил час назад, снова помотал нервы своими слезами и мольбами и как обычно ушел ни с чем.
Машинка шустро работала, прокладывая ровные стежки по ткани. Спокойно-то как.
Было.
Пока не раздался звонок от свекрови:
— Наташа, Пашу в больницу увезли… Он… он… сказал, что жить без вас не будет… — и заплакала, а потом равномерные гудки, звонко бьющие по ушным перепонкам, и я не знаю, что мне делать дальше. Тупо сижу и ничего не вижу перед собой. Перед глазами проносится вся моя жизнь и почему-то ни дня в ней нет без Паши.
Не знаю, сколько я так сидела. Очнулась — время забирать сына из садика. Позвонила маме, попросила ее забрать внука к себе на пару дней. Объяснять причину не стала — я и сама еще ничего не знала.
А потом набрала номер мужа. Просто наудачу. И спустя несколько бесконечно долгих гудков я услышала его тихий слабый голос.
— Наташка, любимая, — прошептал в трубку, — я жить не хочу без тебя, без вас. Прости меня. Это все пьянка… сгубила меня… мою семью… Я закодируюсь, обещаю, и больше никогда, слышишь, никогда…
— Что ты наделал? Ну зачем? — шептала ему в ответ, с ужасом представляя, что его могло уже не быть в живых. Из-за меня. Из-за того, что не могу простить.
— Это что такое? Кто разрешил? — до меня донесся мужской бас, очевидно в палату к мужу зашел врач. — Я же сказал — полный покой.
— Это жена… волнуется, — оправдываясь слабым голосом, ответил ему Павел. Врач что-то еще бормотал, мне не было слышно.
— Алло, — вместо голоса мужа ко мне обратился тот же мужской бас, только ближе и четче. — Все с вашим мужем хорошо, жить будет. Рану зашили, руку перевязали. Он потерял много крови, поэтому ему нужен полный покой. Вот выпишем, тогда и поговорите. А сейчас до свидания, — и снова гудки.
А через три дня, которые я прожила как зомби, Паша пришел снова.
Постучал робко. Я открыла дверь. Глаза в глаза — его пустые, безжизненные, мои — такие же. Он сделал шаг внутрь, я отступила назад, а Паша… встал передо мной на колени. Бледный, худой и жалкий. Я опустилась вслед за ним, и так мы долго молча сидели на пороге. К счастью, Дениска последние несколько дней гостевал у моих родителей и не видел всего этого.
Паша обнимал мои колени и плакал. И я плакала вместе с ним.
В памяти возникали фрагменты нашей юности. Как познакомились, дружили, любили. Как Паша заявлял на меня свои права и отшивал всех парней в округе, как смотрел на меня восхищенными глазами, как страстно любил и какой я с ним была счастливой.
Сердце рвало на части. Мне хотелось поверить, что все у нас наладится. Что Паша действительно все осознал и впереди нас ждет снова счастливое будущее.
— Я даю тебе шанс… — прошептала еле слышно.
Он услышал, замер. А потом кинулся целовать мое лицо и благодарить за прощение.
