— Ты чего смеешься, а? — Евгений стоял над ней, грозно шевеля бровями, и топорщил усы. — Ты надо мной смеешься? Зря смеешься. Если я сказал, что принес, значит, принес!
Она и не думала смеяться, она просто тихо радовалась про себя, может быть, даже улыбалась, наблюдая его хождение из угла в угол и слушая его невнятную, ни к чему не обязывающую и такую забавную болтовню. Но тут не выдержала, рассмеялась громко, закричала сквозь смех:
— Да что принес-то?
— А вот что! — торжествующе произнес он, выхватывая из вороха вещей, сваленных на кровати, какую-то коробку и размахивая этой коробкой у нее перед носом. — И попробуй только сказать, что я не имею права! Это вообще не тебе, а Натуськинсу!
— Натуське, — поправила она, перестала смеяться и села на кровать. — А Натуська тут при чем?
Евгений бросил коробку ей на колени, присел рядом с ней, потер лицо ладонями и протяжно вздохнул.
— Малыш, что-то мне с тобой как-то трудно, — после минутного молчания заговорил он виноватым голосом, хмурясь и глядя в сторону. — Кажется, ты чего-то не понимаешь… Или это я не понимаю? Так ты объясни! А то ведь я не знаю, что и делать. Разве так можно жить? Так жить нельзя.
— Ты о чем? — Тамара вдруг почувствовала, как сильно и больно забилось сердце, и мгновенно пересох рот, и руки стали холодными и непослушными. — Почему тебе трудно? Как нельзя жить? Я правда не понимаю…
Евгений опять долго молчал, вздыхал, отводил глаза и шевелил усами.
— Ты все время сопротивляешься, — наконец сказал он недовольно. — Ну, в чем дело-то? Ну, хочется мне, чтобы ты в халате походила, — трудно тебе, что ли?.. И ножки чтобы не мучила… И съела чего-нибудь вкусненького… А плеер Натуськинсу — это ведь не тебе подарок. И даже не ей. Это вообще-то мне подарок. Чтобы время зря не тратить. Чтобы все твое время — только для меня. Понимаешь?
— Как я испугалась, — с трудом сказала она, закрыла глаза, перевела дыхание и почувствовала, как горячая волна облегчения смывает липкий холодный страх. — Как я испугалась, ты бы знал… Я подумала…
Она спохватилась, замолчала на полуслове… Евгений вдруг сильно толкнул ее, опрокинул на подушку, сжал ее плечи и близко наклонился, внимательно вглядываясь в ее лицо.
— Что ты подумала? — вкрадчиво спросил он. — А ну, колись быстро! Чистосердечное признание…
— Я подумала, что ты меня бросить хочешь, — выпалила Тамара. — Ты сказал: со мной трудно, так дальше нельзя… Ну, вот я и подумала.
Евгений усмехнулся, склонился еще ниже, потерся носом о ее нос и вздохнул:
— Значит, не хочешь правду говорить…
— Да я правда так подумала, — слабо вякнула она, чувствуя, как опять сладко закружилась голова.
— Ладно, ладно, — сердито перебил Евгений, отпустил ее плечи и решительно поднялся. — Не морочь мне голову. До такой дури даже ты додуматься не могла. Ничего, ты мне потом все расскажешь. Под пытками и на детекторе лжи. Вставай, ужинать пора. Корми своего мужика, охотника и добытчика. Потом гулять пойдем… Причем — в новых сапогах! Я все сказал.
Тамара хотела обидеться — например, за то, что он ей не поверил. Но ведь он не поверил потому, что сам такой мысли не допускал — бросить… Это было хорошо, это было просто замечательно, и обижаться тут было глупо. Можно было обидеться еще и на диктаторский тон, но она вдруг с изумлением поняла, что и его диктаторский тон ей безумно нравится, как нравится и все остальное. Вот бы никогда не подумала…
— Сатрап, — с удовольствием обругала она его. — Тиран. Душитель всяческих свобод.
И царственным жестом запахнула на себе расшитые полы необъятного халата.
— Здорово! — восхищенно оценил Евгений не то халат, не то ее высказывание. — Я тебе покажу свободу! Давай рукава подвернем… Ты у меня живо о свободе забудешь! А что длинноват — так это ничего, да? Это на вырост. Все-таки какая ты маленькая… Ты теперь о свободе даже и не мечтай! И тапочки надень, смотри, какие хорошие тапочки, мягкие…
Он опять смешно и нелепо суетился вокруг нее — больше мешал, чем помогал, — но это уже не вызывало у нее снисходительной насмешливости. Он заботился о ней, и это было странно, непривычно и так прекрасно, что хотелось плакать. Смеяться тоже хотелось. Наверное, истерика начинается. Тамара никогда не понимала, что это такое — истерика, и даже не очень-то верила, что она существует на самом деле, а не выдумана капризными бабами как средство давления на окружающих. Оказывается, существует. Оказывается, это волшебное состояние — истерика. Если, конечно, то, что она сейчас чувствует, — это и в самом деле истерика.
— Кажется, я истеричка, — сообщила она Евгению мечтательным тоном, наблюдая, как тот вскрывает упаковки с нарезкой и вытряхивает содержимое банок на одноразовые пластиковые тарелки.
Евгений изумленно глянул на нее и вдруг захохотал, роняя тарелки на пол. Отсмеялся, собрал с пола посуду и буднично сказал:
— Малыш, ты домой не звонила? Наверное, тебя сегодня ждали? Или завтра? Беспокоиться не будут?
Ух ты… Она обо всем забыла! Она забыла — а он напомнил. Ой, как стыдно, как невыносимо стыдно, как все плохо получилось…
— А ты? Ты своим звонил? — наверное, это была попытка оправдаться перед собой. А может быть, попытка защититься. Во всяком случае, ее совершенно не интересовало, помнил он о своей семье или нет.
— А меня не ждут, — легко сказал Евгений. — Ты звони, а я пока пойду посуду помою. И яблоки. Звони, звони. Тут прямой выход на межгород, через восьмерку. Код помнишь?
Он скрылся в ванной, закрыл за собой дверь и сразу включил воду. Тактичный, стало быть. Ну-ну. Тамаре это нисколько не помогло. Телефонная трубка была тяжелее кирпича, а кнопки с цифрами никак не продавливались, сопротивлялись пальцу, даже отталкивали его. Зачем она звонит? Сейчас дома только дед, Николай еще на работе, Натка — в музыкальной школе… Дед обязательно почует, что с ней что-то не то. Надо было попозже позвонить, и тогда наверняка ответила бы Натуська. Тамара уже собралась по-ложить трубку, не дожидаясь длинного гудка вызова, как вдруг — почему-то без всякого длинного гудка — в ухо ей закричал тонкий Наташкин голос:
— Мам! Это ты? Алё! Кричи громче, я ничего не слышу!
— Да я пока ничего и не говорила, — вдруг сразу успокоившись, сказала Тамара. — А ты чего так вопишь? И почему ты не на музыке?
— Здрасте, — уже нормальным голосом заявила Натка и недовольно засопела. — Какая музыка? Сегодня четверг! А ты чего домой не едешь? Тут кто-то все время звонит, а ничего не слышно. Я думала, это ты. Дед говорит, что не ты. Он говорит, что почувствовал бы, если бы ты. А я думала, что ты.
