Начальник отделения, седой усатый полковник, отдал Сергею выписку и пожелал здоровья. Лёшка приехал, как обещал. Он болтал без умолку, возвращая Сергея к привычной жизни.
-Ты чего такой? – спросил он, глядя на удручённого друга.
-Да так, - отмахнулся Сергей.
-Марина? – догадался вездесущий Лёшка. Тот в ответ лишь кивнул.
-Да, кстати, это тебе, - сказал Скворцов, протягивая письмо.
Сергей мельком взглянул и, узнав почерк Вероники, тут же спрятал письмо в карман, не читая. Лёшка удивленно посмотрел на друга и усмехнулся:
-Ну, ты даёшь!
Конечно, он прекрасно всё понял и больше к этой теме не возвращался, тактично переведя разговор на другое.
В части во время отсутствия Сергея ничего не изменилось. Всё было так же, как и до его ранения. Но Сергей чувствовал, что теперь жизнь для него разделилась на две половинки: до Марины и после.
-Салам! – приветствовали его мужики.
По поводу возвращения Сергея они устроили торжественную встречу. Но, странное дело, несмотря на количество выпитого, никто из них не опьянел. Близость смерти не давала пьянеть и расслабляться, сколько ни пей. Сергея даже водка не прошибла, он так и не смог справиться со своей тоской…
Марина привычно укладывала перевязочный материал в биксы, постоянно путая, где должны быть ватные тампоны, а где бинты.
-Маринка, не переживай ты так, - успокаивала её Машка, нескладная высокая и некрасивая девица, прозванная в госпитале Гренадёршей. – Мало, что ли, мужиков? Вон сколько красавчиков томится.
-Да разве дело в красоте? – не соглашалась с подругой Марина. – Понимаешь, Машка, со мной такого ещё никогда не было. Увидела его – и всё. Умерла сразу же. Это судьба моя.
-Ой, - Гренадёрша хихикнула, - это они, когда рядом с нами, - судьба наша, а как отъезжают, ну, хоть на километр, сразу забывают. Да у них у всех в Союзе то жёны, то любимые. Только у нас всё же преимущество есть.
-Это какое же?
-Здесь мы им и жены, и любимые.
-Да что ты плетёшь! – возмутилась Марина. – Машка, что ты, в самом деле? Здесь госпиталь…да и вообще… Не могу я так легко мужиков менять.
Гренадёрша засмеялась, обняла Марину и сказала, вздохнув:
-Ой, подруженька, побудешь здесь с моё, попривыкнешь. Знаешь, почему я здесь? – Машка, хитро прищурившись, посмотрела на Марину и продолжила: - Там, в Союзе, на меня никто и не смотрел. Я не ты: рожей да кожей не вышла. Сначала как дура ждала неземной любви, этакого сказочного принца, а когда поняла, что хренотень это всё, ничего я не дождусь, сюда попросилась. А здесь…,- она усмехнулась и сказала, поглаживая себя по груди, - а здесь никто на мою рожу не смотрит, не до этого им. Они другое во мне оценили.
Марина сердито дернула плечами, высвобождаясь из крепких тисков подруги, но та не обиделась, а лишь раскатисто заржала.
-Твой Серёга тоже мужик и ничем от остальных козлов не отличается. У них у всех одно на уме. Может, ты и не встретишься с ним больше.
-Ты что? – испугалась Марина. – Обалдела? Он не козёл вовсе. Вот выведут нас, и мы поженимся.
Гренадёрша философски покачала головой и сказала:
-Ну, мы, бабы, дуры. Поженитесь, говоришь? Это он тебе наобещал? Можешь не отвечать, сама знаю, что он. Лапшу на уши повесил, а ты и слопала, дурочка. Удивляюсь я тебе, Маринка, вроде и замужем была, дочка есть, а ума не нажила.
-Врёшь ты все, - повернувшись к подруге, процедила Марина, - мой Сергей, он не такой. Я знаю. Я чувствую, что он любит меня. И я его тоже люблю.
-Ну-ну, - недоверчиво произнесла Гренадёрша, - время покажет, кто из нас прав.
-Нет, Машка, - ответила Марина, с волнением обращаясь к подруге, - ты не права и никогда не будешь.
Гренадёрша повернулась к Марине всем телом и с ухмылочкой сказала:
-Слушай, подруга, создаётся впечатление, что тебя, кроме мужа и Серёги, больше никто так и не о…
Смачное словцо, которое привычно раскатилось эхом по операционной, заставило Марину покраснеть. В госпитале она всего два месяца, но так и не привыкла к тому, что здесь матерятся все, даже медсестры. Она понимала, что ни в коем случае нельзя отличаться от остальных, это считалось плохим тоном, но до сих пор так и не смогла перебороть себя, разговаривая с ранеными ласково и подчёркнуто вежливо.
-Я вообще… по-настоящему стала женщиной только благодаря Серёже, - Марине с трудом дались эти слова.
-Ой, как всё у нас запущено, - рухнув от удивления на кушетку, проговорила Гренадёрша, а потом улыбнулась и сказала: - Счастливая ты, Маринка, завидую я тебе страшной завистью. Я замечала: мужики, когда с тобой разговаривают, готовы тебе руки целовать, а меня - облапать. Тебе везёт, ты красивая.
Неожиданно она всхлипнула, и из её глаз покатились крупные слёзы. Но Машка как будто не ощущала их и не вытирала, продолжая признаваться Марине:
-Я думала, что приеду сюда, и всё изменится. Но ничего не изменилось. Неужели я не заслужила любви? Это, - она махнула рукой куда-то в сторону, - тоже не любовь. Маринка, я е… с этими козлами, но ведь баба во мне… бабы во мне нет, ничего я не чувствую-у-у-у.
Гренадёрша завыла в полный голос, истерично повизгивая. Марина села рядом с подругой и, прижав её голову к своей груди, стала успокаивать:
-Ну что ты, Машенька, что ты. Придёт и к тебе любовь, обязательно придёт. Просто не время сейчас. Я тоже думала, что так и проживу без неё. Сашка, муж, ведь только тело моё любил, а на душу мою ему было наплевать. Впрочем, как и на всё остальное. А вот Серёжа не такой. Я нашла, и ты найдешь. Обязательно найдешь. Вон Пашка, знаешь, как смотрит на тебя, когда ты мимо идёшь?
- Как? Как же он смотрит? – всхлипнула Машка. – Я ему только и нужна, что…
-Нет, ты не права. Мужчина так смотрит, когда любит, - ответила Марина.
-Скажешь тоже…
Они сидели так очень долго, обнявшись. Марина гладила Машку по голове, и та, постепенно затихая, перестала плакать. Уж и вечерние тени поползли по операционной, а они продолжали сидеть, раскрывая друг перед другом свои души. И были они, такие разные внешне, близки друг другу, как сёстры. Даже больше, чем сёстры, потому что объединяла их война.
А на войне всё по-другому. Мир совсем не такой, каким представлялся там, где её нет. Люди на войне тоже становились другими, они иначе понимали жизнь и ценили каждый её миг гораздо больше, чем те, кто оставался по другую сторону.
Пашка уж в который раз мерил шагами маленький коридорчик перед операционной. Он слышал за дверью голоса женщин, долетавших оттуда, но войти не решался. «Что она там, чёрт побери, делает? – думал он, злясь на Машку. – Ну, Гренадёрша, мать её… Обещала после отбоя, а сама…»
