— Да я уже здесь, Солнышко.
Вот тут до нее дошло. А Морт вдобавок протянул ей визитку — отличную, надо сказать, визитку. В форме компьютерной мыши, на шелковой бумаге, золотые буковки…
Мортимер Бранд, президент компании «МоБиУорлд».
Люси вскинула на Морта голубые, как небо, глаза. Морт ласково улыбнулся. Какая она стала красавица, малышка Санни! Из всего этого малахольного семейства только она…
— Как тебе не стыдно!
— В каком смысле? Быть президентом?
— Ты прекрасно знаешь, о чем я говорю!
— Вообще-то…
— Ты знаешь, сколько лет живут Февершемы на этой земле? В этом доме?
— Ой, не говори, я боюсь. Неужели со времен старика Вильгельма? В смысле Завоевателя…
Люси в бешенстве топнула ногой. Опять издевается, как в детстве. Только вот в детстве шутки были безобиднее.
— Ты никогда этого не поймешь, Мортимер Бранд!
— Где уж нам, со свиным-то рылом…
— Я не это имела в виду!
— Именно это. Ваша семейка ВСЕГДА имела в виду именно это. Правда, я думал, что ты другая. Кстати, не объяснишь ли ты мне, дубине стоеросовой, зачем тогда выставлять дом на продажу? Чтобы укорить потенциального покупателя в непонимании чуткой аристократической души?
— Если бы мама сказала…
— Ах мама не сказала? Ну конечно. Кава-лерственные дамы поражений не признают, особенно в правах. Солнышко…
— Не называй меня так! Мне не десять лет, я выросла!
— О да! Это я вижу.
И уставился на ее грудь, негодяй.
Вот вам ирония судьбы в чистом виде. Десять лет назад неуклюжая девочка-подросток мечтала о таком взгляде этих карих глаз, чувственном и нахальном, раздевающем и ласкающем, а теперь не знает, куда от него спрятаться.
— Отвечай, мама знала?!
— Не думаю. Я не распространялся по телефону. Брандов в Англии завались. Я могу войти?
— Заходи. И не смей… — Ч то?
— Ничего.
Мраморные полы немного потемнели, но все еще очень хороши. Темные дубовые балки скрываются высоко под потолком. Гобелены на стенах, рыцари в латах. Роскошная лестница с резными перилами — по такой впору спускаться королеве.
Галерея второго этажа, стены — полки с книгами. Роскошная библиотека, в которой более пяти тысяч томов, почти все книги — старинные. Узкие стрельчатые окна. Эхо прошлого.
Эхо ее детства. Однажды она уже думала, что потеряла его навсегда, этот дом. Тогда была ночь, и дождь, и такси, на заднем сиденье которого скорчилась оглушенная своим несчастьем девочка с голубыми заплаканными глазами…
Сегодня все повторяется. Но теперь дом будет потерян наверняка, он перейдет в чужие руки, и руки эти…
Не думать. Не вспоминать.
Морт шел медленно, оглядывал стены, трогал рукой резные перила. Люси знала, что сейчас он находится во власти воспоминаний. Много лет назад он проходил по этим комнатам, идя к леди Февершем просить руки ее дочери.
Его выгнали с позором, и теперь он вернулся, чтобы отомстить.
Люси понимала, что ей нужно показать, так сказать, товар лицом, но все внутри нее сопротивлялось и кричало: «Нет, только не Морту Бранду! Только не ему!» Она набрала воздуха в грудь и решила молчать… но в тот же миг выпалила в спину Морту:
— Ты всегда этого хотел, да? Приехать и купить этот дом, а потом разломать все, что напоминает тебе о твоем… твоем…
— Ну давай, давай, договаривай. О моем позоре? Унижении? О моей бедности и незнатности? Да, маменька Февершем постаралась на славу. Вторая дочка не уступает первой.
— В каком смысле?
— В смысле стервозности. И глупости, кстати, тоже.
— Ха! Разве Вероника — не твоя Большая Любовь?
— Ты имеешь в виду, Большая Любовь Всей Моей Жизни? Увы, вынужден тебя разочаровать. С тех пор я несколько продвинулся вперед. У меня было еще две или три Больших Любви, не говоря уж о Средних и Малых Любовях…
— Какая прелесть! Очень рада за тебя. За барышень тоже.
— Барышень? Нет, не думаю. Девственниц среди них не было ни одной.
Хорошо, что она шла сзади. Хорошо, что в доме всегда полумрак. Краска плеснула в лицо, словно язык пламени.
Морт Бранд шел по старому дому и злился. Похоже, она и вправду выросла, малышка Люси, Санни-Солнышко, и это почему-то вызывало у него едва ли не бешенство.
Он так хотел сюда приехать! Просто приехать, побродить по знакомым с детства холмам, по тисовой аллее, по роще, где сквозь зеленую листву пробивается солнце…
Морт помолчал и добавил чуть доверительнее:
— Люси, честное слово, все получилось случайно! На выбор предлагались три места, все в Дартмуре, но одно успели почти мгновенно продать, а когда я узнал про Грин-Вэлли…
Люси распахнула перед Мортом дверь в одну из спален и процедила:
— Это совершенно не важно, Мортимер. Зато теперь ты сможешь похвастаться перед друзьями-нуворишами, что у тебя имеется собственное родовое поместье. Во всем надо искать светлые стороны.
Это было немножечко слишком, и она сама это знала, но отступать не собиралась. Больше всего на свете Люси Февершем хотелось пробить броню самоуверенности, которой Мортимер Бранд с юности отгородился от окружающего мира. А еще хотелось и вовсе недостойного: хотелось ранить его так же сильно, как он ранил когда-то ее…
Если честно, то Морт вообще ничего не понимал. Пока что. Он себя чувствовал примерно так, как чувствует себя дурашливый и исполненный любви к всему человечеству щенок ретривера, неожиданно ткнувшись в оскаленную морду мрачного ротвейлера, защищающего свою территорию.
Потом на смену растерянности пришла обида. Ничего, эта территория недолго будет принадлежать ротвей… Февершемам! И в самом деле, есть что-то заманчивое в мысли о том, что гордая леди Гермиона продает свое родовое гнездо сыну барменши из пивной «Герб Февершемов». Морт рассеянно огляделся по сторонам.
— Надо выкинуть половину мебели, а вот тут, над камином, повесить мой портрет. В латах. И скрещенные алебарды под ним. Или мечи. Возьмешься за портрет? Я заплачу, не волнуйся.
— С какого это перепугу я должна…
— Насколько я помню, ты была у нас художницей.
— Это в прошлом.
— А как же мечты о художественной школе?
— Я была занята другим.
— Понимаю. Балы, тусовки, приемы. Трудная жизнь светской леди.
Люси усмехнулась и ничего не ответила. Сизый туман внезапно потек перед глазами. Воспоминания обступили не хуже, чем ночной кошмар…
Пятнистые стены. Серенькое казенное белье. Кровати, кровати, кровати… В комнатах они жили человек по десять, не меньше…
— …Я и говорю, ничего нет хуже, когда женщина пьет. Моя мать всю мою жизнь, сколько себя помню, пила. И ходили к ней всякие… Сначала конфеты мне носили, жвачку, лимонад, а потом, когда я в рост вошла, подкатываться начали. Ясно дело, я уже могла бы и по роже съездить, не ребенок ведь, да только без толку. Вот я и ушла. К козлу своему.
