— Потому рискнул предложить? — насмешливо фыркнула она.
Леший удовлетворенно хмыкнул:
— Я тоже не могу — до сих пор! — избавиться от твоих чар, хитрая Кикимора.
— Но разве я… — начала она, а он перебил ее:
— Разве нет? Кто серой кошкой прыгнул ко мне в дом и по-хозяйски в нем устроился?
— Что, правда? У тебя поселилась кошка? Думаешь, это я? Вообще-то, по старинным поверьям, Кикимора легко превращается в кошку, — мурлыкающим голосом проговорила она.
— Сам знаю. Я не трогаю это животное и другим не позволяю. Благодарю ее, награждаю чем-нибудь, когда она приносит мне мышку и кладет на коврик возле кровати. Кикимору нельзя обижать. Хотя эта особа иногда тако-ое… выкидывает. — Он нарочито шумно вздохнул.
— Например? — спросила она, путаясь пальцами в густых жестких зарослях на груди Лешего.
— Роняет тарелки…
— Сам роняешь. Я помню, ты всегда размахивал руками, как шпагой, — перебила она Лешего. — Даже когда приходил к нам домой.
— Но я всегда просил прощения у твоей мамы.
— Просил. Она прощала тебя. Какие еще гадости ты терпишь от Кикиморы? Я хочу знать все.
— Когда злишься, ты готова уморить меня голодом. Я поставлю в микроволновку слоеные пирожки, а ты быстренько превратишь их в уголь… и…
— Наверняка они с творогом. Это очень опасно, — перебила она его.
— У нас не бывает пирогов с творогом, — засмеялся он. — Это русские пироги.
— Правда? Значит, Кикимора ошибается… — Она потерлась носом о его плечо.
— Знаешь, что самое удивительное? Не срабатывает таймер, пироги становятся черные, как песок под тобой.
— Скорее, он под тобой. Подо мной — твое тело. — Она уткнулась носом ему в шею. Потом подняла голову и сказала: — Таймер не срабатывает, потому что твою печку надо выкинуть на помойку, Кикимора тут ни при чем.
Леший засмеялся:
— Как скажешь, дорогая.
— Что ты хочешь услышать еще такого же умного и полезного? — спросила она, всматриваясь в его серые глаза. — Или ты уже все понял?
— По утрам, после того как ты мне приснишься, я не могу найти электрическую бритву. Мне приходится скрести щетину острым лезвием. — Леший поморщился, а она рассмотрела на правой щеке розоватый шрам. Потрогала его мизинцем.
— Лезвие пускает тебе кровь, — рычащим шепотом произнесла она.
— Но ты превращаешься в сестру милосердия, похожую на легендарную Флоренс Найнтингейл, заживительницу мужских ран.
— О-ой. По-моему, она милосердствовала еще в Первую мировую войну, — поморщилась Кикимора.
— Не важно, британцы ее помнят до сих пор.
— Ты хочешь сказать, она тоже была из кикимор?
— Если бы даже хотел, не посмел бы, Я все-таки человек с британским паспортом, я должен с почтением относиться к героям той страны, которая наделила меня им.
— Хорошо. А как ты зовешь меня на помощь, порезанный? — Она побарабанила пальцами по его груди, но он не отстранился.
— Просто. Говорю с досадой: «Ну что за Кикимора!» И кровь останавливается.
— Да ну тебя к лешему! — Катерина толкнула его в плечо и скатилась на песок. — Ты, Леший, самый обыкновенный мужик, сваливаешь вину на другого. Сказать по справедливости, Леший калечит, а Кикимора лечит.
Он потянулся к ней и вернул ее голову к себе на плечо.
— Но рассказать тебе, как ты меня мучаешь сильнее всего? — Он быстро перевернул ее, подсунул под себя и теперь смотрел на нее сверху. — Ты распаляешь меня по ночам. Невидимая, подкрадываешься к моей кровати, ныряешь под одеяло и вытворяешь такое…
— И шумно дышу, да? — тихо смеясь, спросила Катерина. — Вот так? — Она втянула носом воздух, потом выдохнула. Потом еще раз.
Пролетевшая над волной птица, испуганно вскрикнув, взвилась вверх.
— Точно так. Но я не пугаюсь, как крачка. — Он кивнул на небо. — Я привык. Я знаю, что это ты.
— Рассказать, как избавиться от Кикиморы? — спросила она.
— Давай, — разрешил Леший.
— Найди у себя в доме куклу и сожги на костре. Кикимора уйдет навсегда, а ты свободен.
— Так просто? Но у меня в доме нет ни одной куклы. В нем нет детей.
— До сих пор… нет… и не было? — несмело спросила Катерина. И, словно опасаясь услышать нечто, способное разрушить их игру, поспешила добавить: — Значит, нам никогда не избавиться друг от друга.
— Никогда, — нарочито печально вздохнул он. Потом приподнялся и снова опустился, прижался губами к ее губам и повторил: — Никогда…
Это была последняя встреча, они вместе провели неделю на острове, который долго выбирали из многочисленных островов Средиземного моря. Катерина предлагала знаменитый и многозначительный Лесбос. Но Леший напрочь отказался, вероятно, по той же причине — знаменитости и многозначительности. Лесбос, лесбиянки…
Ей в общем-то было все равно куда ехать, главное — с ним. За прошедшие четыре года Катерина привыкла к своей странной жизни, иногда с трудом понимая, где она настоящая, ее жизнь…
Не могли же они оба ошибиться, произнеся столь привычное для самонадеянных людей слово — никогда? Имея в виду, что никогда Леший и Кикимора не расстанутся?
У всякого никогда есть своя дата. Но не семнадцатое октября их никогда.
Алекс Вард умер, вот кто. Иначе письмо, которое Катерина Николаевна получила сегодня утром, не написал бы Леший.
Она выскочила из кресла, как будто ее имя не таинственное Кикимора, а заурядное — Ведьма, метнулась к комоду, схватила конверт. Вынула лист бумаги с недлинным текстом, написанным от руки, и снова стала читать.
«Привет, Кикимора. Я заморочил тебе голову. Ха-ха. Всякий настоящий Леший всегда готов морочить голову, сбивать людей с пути. А того, кто ему особенно понравится, водит кругами. Он будет делать это всю жизнь, и я тоже. Ты заметила, что живешь внутри волшебного круга? Это я его очертил. Не переступай черту, живи в нем дальше, а Леший воздаст добром за добро. Ему немного надо — лакомство на пеньке, пряничек или пирожок. И он уже благодарен. Я тоже благодарен тебе за лакомство, которым ты угощала меня…
Я давно приготовил подарок, а сейчас пришло время тебе получить его. Но не из моих рук, Кикимора.
Итак, сосредоточься. В доме Шейлы Вард висит бумеранг, твой, между прочим. Ему пора вернуться к тебе. Верни и открой.
Как проникнуть к ней в дом? Придумай что-нибудь — обернись кошкой, птицей… Тебе легко, ты сумеешь… Запомни главное — Леший и Кикимора живут вечно».
Катерина Николаевна сложила письмо и засунула его в ящик комода. Мельком взглянула на себя в зеркало и удивилась. Хотя подарка еще не получила, но лицо ее изменилось — азартом горели глаза.
