Я знала, что она говорит правду. Я слышала, как она ночами рыдала в своей спальне, её сердце было разбито.
— Подавленное состояние не принесет никакой пользы, — тихо сказала она. Ты должна больше времени проводить с людьми. Чтобы отвлечься. Посмотри на себя, — сказала она, положив тушь и притянув меня к себе.
Она повернула меня лицом к зеркалу. Увидев нас вместе, вы никогда не подумали бы, что мы сестры. Мои длинные каштановые волосы были безжизненными, а моя кожа, которая благодаря генам моей матери никогда не загорает, была бледнее обычного. А мои сине-зеленые заспанные глаза с тяжелыми веками, были совершенно не похожи на страстные глаза моей сестры. «Миндалевидные глаза» так их называла мама, к моему большому огорчению. Я бы предпочла, форму глаз, вызывающую восхищение прохожих, а не напоминающих форму ореха.
— Ты великолепна, — заключила Джорджия.
Моя сестра… моя единственная фанатка.
— Да, скажи это толпе парней выстроившихся за дверью, — сказала я и, состроив гримасу, отошла от нее.
— Ты не найдешь парня, проводя все время в одиночестве. И если ты не прекратишь ходить по музеям и киношкам, ты превратишься в одну из женщин 19 века из твоих книг, которые всегда умирали от чахотки или водянки или чего-то в этом роде.
Она повернулась ко мне.
— Послушай, я перестану приставать с просьбами пойти со мной, если ты выполнишь одно моё желание.
— Зови меня просто, Фея крестная, — сказала я и попыталась улыбнутся.
— Возьми свои книжонки, и выйди посидеть в кафе. На солнце. Или в лунном свете, мне все равно. Просто посидеть на открытом воздухе, и вдохнуть выхлопные газы в свои пустые, зачахлые легкие девятнадцатого века. Выйди в люди, ради Бога.
— Но я вижу людей, — начала я.
— Леонардо Да Винчи и Квентин Тарантино не в счет, — перебила она.
Я промолчала. Джорджия встала и перекинула ремешок своей миниатюрной, шикарной сумочки через плечо.
— Это ведь не ты умерла, — сказала она. — Мама с папой умерли. И они хотели бы, чтобы ты жила.
— Куда ты идешь? — спросила Мами, высунув голову с кухни, когда я открыла дверь.
— Джорджия сказала, что мои легкие нуждаются в Парижском грязном воздухе, — ответила я, перекидывая сумку через плечо.
— Она права, — сказала бабушка, подойдя ко мне.
Ее лоб едва доставал до моего подбородка, но ее идеальная фигура и бессменные трехдюймовые каблуки делали ее намного выше. Немного старше семидесяти, Мами выглядела моложавой, и от этого казалась на десять лет моложе.
Когда она была студенткой института искусств, то встретила моего дедушку, успешного продавца антиквариата, которому она напомнила древнюю статую принцессы. Теперь она проводила свои дни, реставрируя картины, на крыше, в своей стеклянной студии.
— Давай, иди! — сказала она, стоя передо мной, полная торжества, — Иди-иди. Маленькая Катя станет украшением этого города.
Я поцеловала бабушку в ее мягкую, пахнущую розами щеку, и, взяв свою связку ключей со стола, прошла через тяжелые деревянные двери и спустилась по мраморной винтовой лестнице, на улицу. Париж разделен на 12 окрестностей или районов, каждый из которых назван своим номером. Наш, седьмой, это старый, богатый район. Если вы хотите жить в престижном районе Парижа, вам не следует селиться здесь. Но так как мои бабушка с дедушкой живут в пятнадцати минутах ходьбы до бульвара Сен-Жермен, который оккупировали кафе и магазины, и от него отделяют только пятнадцать минут ходьбы вдоль реки Сены, я не жалуюсь.
Я вышла за дверь, на яркий солнечный свет и обошла старый парк, находившийся перед домом. Наполненный древними деревьями, с россыпью зеленых деревянных лавочек, за несколько секунд он создавал впечатление, что Париж не столица Франции, а маленький городок.
Спускаясь по улице дю Бак, я прошла несколько магазинов — дорогого шмотья, мебельных салонов, и антикварных лавок. Я даже не остановилась, проходя мимо кафе Папи, которое у него с того времени, когда мы были еще детьми. Здесь мы сидели, и пили мятную воду, пока Папи болтал с кем-нибудь из посетителей. Последнее, что мне сейчас нужно — это сидеть с кем-нибудь из его друзей или даже с самим Папи, на его террасе.
Я должна была найти другое кафе. Я обдумывала идею о еще двух местных кафе. Первое находилось на углу, с темным интерьером и рядом столиков выставленных на улице, прямо на тротуаре. Это было сложнее, чем мне казалось. Но, когда я зашла внутрь, то увидела множество стариков, сидящих тихо на их стульях возле бара с бокалами красного вина перед ними. Они медленно оглянулись, чтобы осмотреть вошедших, и когда увидели меня, так удивились, как будто я была одета в костюм гигантского цыпленка. С тем же успехом, могли повесить на двери табличку «только для стариков», подумала я и поспешила ко второму варианту: оживленное кафе в нескольких кварталах, вверх по улице.
Благодаря своему стеклянному фасаду, кафе Сент-Люси выглядело просторнее. На улице было солнечно, и все двадцать пять столиков на террасе были постоянно заняты. Я направилась к пустому столику в дальнем углу, и поняла, что это мое кафе. Я чувствовала, что принадлежу этому месту. Я сунула сумку с книгой под стол и села спиной к зданию. С этого места открывался вид на всю террасу, а также улицу и тротуар за ее пределами.
Как только я села, я сказала официанту, что хочу лимонад и достала экземпляр «Век невинности» в мягкой обложке, которую я выбрала из летнего списка литературы, для школы, в которую начну ходить в сентябре.
Окруженная запахами крепкого кофе, я углубилась в далекий мир моей книги.
— Еще лимонада?
Голос с французским акцентом, проплывший по улицам Нью-Йорка девятнадцатого века грубо вернул меня обратно в Парижское кафе. Мой официант стоял около меня, держа свой круглый поднос, чуть выше своего плеча и выглядел как кузнечик, у которого запор.
— Ох, да, конечно. Гм… знаете, наверное, я возьму чай, — сказала я, понимая, что если он вмешался, значит, я читала в течение часа.
Во французском кафе существует негласное правило, что человек может сидеть за столиком весь день, до тех пор, пока заказывает хоть один напиток в час. Это как аренда столика.
Я без энтузиазма огляделась вокруг прежде, чем посмотрела вниз страницы. После того, как перелистнула две страницы, я заметила, что кто-то смотрит на меня с другого конца террасы.
И весь мир замер, когда наши глаза встретились. У меня было странное чувство, что я знала этого парня.
Я чувствовала, что встречалась с этим незнакомцем раньше, мне казалось, что я провела с ним часы, недели и даже годы. По опыту, это было односторонним явлением: он даже не заметил бы меня.
