Познакомились мы в клубе женщин-руководителей кембриджского округа. Это общество, своего рода “Ротари” для “деловых дам”, организовала Филлис Бегли, президент “Первого кембриджского банка”, устав от тестостеронового снобизма на собраниях “Ротари”. Бегли хотела создать коалицию толковых бизнес-леди, способных прорвать заслон “отцов” нашего городка. К сожалению, она не учла, что все властные артерии здесь ведут к одному неприступному сердцу. И сей окаменевший орган отнюдь не университет, как полагают многочисленные, раздутые от сознания собственной важности ученые мужи, а “Запчасти Копли” и тридцать пять его подразделений. Детища пятидесятитрехлетнего Арнольда Копли, который им сам и руководит. У Арнольда нет наследников, зато его приспешники заседают во всех серьезных комитетах, фондах, комиссиях и советах города. Считается, что ни один новый проект, пусть самый достойный, не имеет шансов на успех без благословения – и денег – Арнольда Копли. Филлис Бегли задалась целью опровергнуть этот постулат. Пока ей это не удалось.
Я как раз надергивала с буфетной стойки бледные салатные листочки, когда рядом возникла Фрэнки и плюхнула себе на тарелку здоровенный кусище клубничного чизкейка.
– Я сюда хожу исключительно ради десерта, – заявила она, поливая толстый творожный клин сиропом.
Фрэнки села со мной, и меня поразила непосредственность, с которой она наслаждалась едой. Лизнув палец, она собрала с тарелки крошки, все до единой, и отправила в рот.
В разгар проповеди Филлис Бегли Фрэнки вдруг сунула мне записку: “У тебя дети ходят в “Две сосны”?” Я кивнула. “У меня тоже. Ты где живешь?” Я взяла ее ручку, написала: “В Дельфиниевом Уголке”, вернула ручку с листком и подождала ответа. Внутри у меня все звенело – было ясно, что мы сейчас подружимся. “Я тоже! На Барвинковой”, – написала Фрэнки. А потом: “Тебя тут тоже все достало?” Я скорчила физиономию, и мы по молчаливому соглашению слиняли из зала заседаний и перебазировались в соседний “Старбакс”, где еще целый час пили кофе и жаловались друг другу на соседей.
Фрэнки неотрывно смотрит на пламя и явно перебирает варианты прегрешений. В прошлый раз она призналась, что подсматривала, как маляр мастурбирует за гаражом. У того был перерыв, и обед, как выяснилось, состоял не только из сэндвича с тунцом, но и номера “Шикарных попок”.
– Категория: мужья. – Фрэнки запускает пальцы в свои буйные кудри. – Господи. Девочки. Только не подумайте, что я сбрендила.
– Да ладно тебе, – говорит Энни, – все свои, забыла?
Фрэнки возводит глаза к сводчатому потолку и объявляет:
– Я убедила Джереми, что Анжелина Джоли на самом деле мужчина.
Мы с вытаращенными глазами ждем объяснений.
– Он всегда от нее тащился. Она, видите ли, потрясная. Сиськи, губки, все дела. Ну, я возьми и скажи, что двоюродная сестра моей матери, Дениза, была главной медсестрой на операции по смене пола у его дорогой Анжелины – точнее, Анжело. И добавила пару деталей для правдоподобия: фамилию хирурга, марку коллагена для губ, ее первые слова, когда она очнулась от наркоза.
– А именно?.. – интересуюсь я.
– А именно: “Подождите, не выкидывайте мой член, дайте мне на него в последний раз посмотреть”. Вот. Теперь Джереми считает Анжелину Джоли извращенцем. И мне больше не приходится про нее слушать. – Фрэнки торжествующе улыбается. – Ну что, принято?
Все соглашаются, что ее поступок вполне тянет на грех.
Наступает очередь Энни.
– Категория: разное, – бормочет она, кусая костяшки пальцев. – Боже мой. Это ужасно. Умоляю, не убивайте.
– Признавайся, и дело с концом, – велит Фрэнки.
– Хорошо. Сейчас. – Энни набирает в грудь побольше воздуха и вся съеживается в ожидании нашей реакции. – Я не убираю за Шациком. Никогда.
– Подожди-ка. Я сама видела, как ты убирала, – говорю я.
Вот уж откровение так откровение. Специальный пункт договора недвусмысленно обязывает жителей Дельфиниевого Уголка убирать за своими собаками. В других пунктах оговариваются надлежащие способы хранения мусора (не на виду), парковки машин (не на дороге) и установки во дворах щитов с объявлениями (запрещено всегда, за исключением двух недель перед выборами). Энни три года подряд возглавляет комитет жильцов и лучше других знает, как следует поступать с собачьим дерьмом.
– Ты видела, как я притворяюсь: наклоняюсь и вожу по земле салфеткой. А что такого? Карликовая такса. Его какашки в лупу не разглядеть. И потом, это же удобрение, правда? Правда? Ну? Кто-нибудь что-нибудь скажет? Боже мой, боже, я чудовище! – Энни тяжко вздыхает. – Ладно, подруги. Теперь вы все обо мне знаете.
– Подумать только, – восклицает Фрэнки, – а ведь была такая интересная игра! Энни, помилосердствуй! Собачьи какашки. Матерь Божья. – Она вскрывает новый пакетик “Эм-энд-Эмс” с орешками. – Джули, хоть ты признайся в чем-нибудь более пикантном.
В комнату врывается теплый ветер, трепещет огонек свечи.
– Это вряд ли.
Я роюсь в памяти в тщетных поисках прегрешения, которое устроит подруг. Увы. Я всегда вовремя сдаю книги в библиотеку, непременно поправляю кассиров, если они ошибаются в мою пользу, и не вру, не считая лжи во спасение, как в тот раз, когда я сказала Лале Таунсенд, облысевшей после химиотерапии, что она потрясающе выглядит. Я хранила невинность до самой помолвки с Майклом, и даже потом мне все равно было стыдно. Пожалуй, можно предъявить вот что: я заверила разносчика пиццы, что у меня действительно зеленые-презеленые глаза, хотя на самом деле его изумили мои контактные линзы. А еще сняла упаковку с покупного пирога, переложила на тарелку и отнесла на школьное чаепитие, как будто сама испекла (впрочем, если б кто-то спросил, я бы сказала правду).
– Вспомнила! Категория: секс. Видимо. – Я обмакиваю мизинец в горячий воск, скопившийся вокруг фитиля, и смотрю, как тот застывает. Тяну время. – Короче. Дело было в среду. Нет. В четверг. Я ждала посылку. Мама сказала, что отправила детям подарки. Так вот. Знаете парня из “Ю-Пи-Эс”? Красавчика?
– Конечно. Тот, с хвостиком, – говорит Фрэнки.
– И потрясающей попкой, – расплывается в улыбке Энни.
– Да-да. Он самый.
Спрашивается, есть ли в нашем городишке женщина, которая не знает курьера с волосами цвета жженого сахара, собранными в неожиданный и сексапильный конский хвост? Даже зимой он носит шорты, и, когда трусит по дорожке к дому, а затем обратно к грузовику, светлые вьющиеся волоски на его ногах поблескивают в лучах полуденного солнца, и вы мысленно просите его хоть чуточку замедлить бег. Иногда, отъезжая от обочины, он машет вам рукой. Никто не знает, как его зовут.
