Забыв, что сердится, Ник рассмеялся. Прекрасный у него смех, искренний и звонкий; несколько гостей обернулись посмотреть на источник звука. Но Ник сразу спохватился, для чего мы здесь, вспомнил мое своенравие, непокорство, отказ быть ведомой и покорно следовать его курсом и закашлялся, стараясь скрыть удовольствие от шутки.
— Лу, когда ты согласилась прийти на свадьбу отца, то обещала быть вежливой.
Обещания, которые я дала накануне вечером, успели утратить четкость, словно потрепанные выцветшие фотографии.
— Я была вежливой, — сообщила я с вызовом.
Ник уставился на меня немигающим взглядом:
— Нет, не была.
— Я поздравила отца, не так ли?
— Вообще-то нет. Это я поздравил.
В этом весь Ник — обожает придираться к мелочам и оставлять за собой последнее слово.
— Я присутствовала на свадьбе — это все равно что поздравить новобрачных. Чего еще ты хочешь? — Помимо воли мой голос дрогнул, и фраза закончилась жалобной ноткой. За ужином я выпила несколько бокалов вина, почти не притронувшись к еде, и жалость к себе начала просачиваться через отверстия в фасаде. Этого я не ожидала, твердо решив выдержать вечеринку, ничем себя не уронив. — В отличие от тебя, потомок дипломатов, я не провожу жизнь, оттачивая умение сидеть с хорошей миной при плохой игре.
Увидев гнев в его глазах, на секунду я подумала — сработало, но Ника сложно спровоцировать на ссору и нелегко смутить. Хорошая мина защищает не хуже оцинкованной стали, а у меня, как правило, нет под рукой паяльной лампы.
— Лу, мы это уже обсуждали, — спокойно возразил Ник. — Тебе необходимо поговорить с отцом. Откуда еще ты собираешься брать деньги на раскрутку?
Довод был убийственно веским. Вариантов у меня осталось мало. Банки отказывались предоставлять заем на малый бизнес, выиграть в лотерею не так просто, как кажется, и у меня не было ничего ценного, что можно отнести к скупщику антиквариата или заложить в ломбард. Несмотря на множество умерших родственников, включая мою мать, я ни разу не получила по завещанию чего-либо стоящего. Мое состояние — масса бижутерии, пачки пожелтевших писем и медальон в форме сердечка, который носила прапрабабка, но ничего похожего на стартовый капитал для собственного дела.
— Пойду на панель, — воинственно заявила я, ибо это была единственная возможность, которую я еще не испробовала.
— Лу!
— А что? Обещаю пользоваться презервативами. Абсолютно безопасно и не облагается налогами.
Ник был не в настроении выслушивать сомнительный юмор, предпочитая заплатить любую цену за мир и спокойствие.
— Ты сейчас же подойдешь к новобрачным, поздравишь с бракосочетанием, поцелуешь мачеху в щечку и поговоришь с отцом о денежном займе на открытие собственного дела.
Алгоритм выглядел разумным и вполне посильным для выполнения, но не лишенным подтекста. Несмотря на кажущуюся простоту, провоцирующую на немедленные действия, предприятие было не из легких: на пути к цели меня подстерегали фугасные мины и зыбучие пески.
— Но он догадается!
— О чем?
— Отец узнает, для чего мне нужны деньги, — жалобно вздохнула я. — Не может же он не спросить!
Ник недоуменно посмотрел на меня, не понимая, каким образом разглашение цели затрат может повредить «Уэстзаймской истории».
— Ну и что?
— Если папа узнает, для чего мне деньги, сразу воспарит на небеса от счастья, — терпеливо объяснила я. — Так и вижу газетный заголовок: «Дочка вступила в семейное дело. К папаше наведался радостный кондратий».
Ник сморщил нос, по-прежнему не понимая, что к чему.
— Что в этом плохого?
— Он упадет в обморок от счастья, Ник, — раздельно проговорила я, чтобы до него дошло. — Обморок означает большую радость, нежели восторг или экстаз.
— К чему ты клонишь?
Я вздохнула. Иногда лучшие друзья оказываются на редкость непонятливыми.
— Это же мой отец, Ник! Мне поперек души делать его счастливым!
Ник допил бокал и заказал новый проходившему мимо официанту. В ожидании выпивки он молчал, собираясь с мыслями, и разглядывал гостей, соображая, во что влип. Вскоре официант вернулся со скотчем и содовой.
— Ну-ка, еще раз. Правильно ли я понял? — произнес Ник, держа подкрепляющее средство не под рукой, как многие, а непосредственно в руке. — Тебе легче перебиваться кое-как, лишь бы случайно не обрадовать отца? Так надо понимать?
— Ну, в общем, да. Спал ты, что ли, последние четыре года? — Я допила содержимое своего бокала и огляделась в поисках официанта, но тот как сквозь землю провалился. Стоя с пустым бокалом в руке, я нервно комкала салфетку.
Ник пристально изучал свой скотч.
— Мне казалось, ты любишь свою работу.
— Я работаю персональным помощником у автора дизайна второсортных помойных ведер, носящих гордые имена «Дездемона» и «Пикассо», хотя окончила Парсонс с дипломом магистра промышленного дизайна. Кому вообще может нравиться роль Пятницы?
Ник на секунду застыл, молча глядя на меня, — он не был готов к такому объему работ. Рассматривая ворох чертежей и набросков, скопившихся на моем кухонном столе, Ник решил, что придумал прекрасный предлог наладить мои отношения с отцом. Ему показалось, что заем на открытие собственного дела — отличный способ сплотить нас с папой: общая цель даст возможность укрепить мосты, которые порядком обветшали. В этом был весь Ник: при виде пропасти он первым делом прикидывает ее ширину и начинает наводить переправу. Потребность примирять у него врожденная и непреодолимая — среди предков Ника несколько поколений «инженеров общества», но ни один дипломатический корпус не научит, как ликвидировать саморазрушение моих масштабов.
По выражению глаз я увидела, что Ник напуган, шокирован и ошеломлен ранами, которые я себе наношу. Мне удалось пробить маску любезной невозмутимости, хотя в данный момент это не входило в мои намерения. Откровение не было призвано сыграть роль паяльной лампы — я всего лишь выразила свое мнение о существующей ситуации, но сказанное прозвучало жестче, грубее, чем представлялось в мыслях. Отчего-то мне стало не по себе. Хотя я знала, что последние четыре года не прошли для меня даром и не были потеряны впустую, меня вдруг испугали собственные импульсивные решения.
— Можно мне еще? — попросила я, протягивая пустой бокал со скомканной салфеткой внутри. Мне хотелось, чтобы Ник куда-нибудь отлучился и не смотрел на меня с шокированным видом. Что-то изменилось, но я не могла понять, что именно. Откровение каким-то образом изгнало меня из райского сада, и я внезапно почувствовала себя обнаженной, беззащитной и терзаемой угрызениями совести.
