Вхожу внутрь только для того, чтобы всплакнуть, увидев лестницу передо мной. Заручившись силой и выносливостью, которые получила благодаря основам боевой подготовки в Нью-Йорке (скорее, боевой подготовки на сцене), я с хореографической грацией перекидываю чемодан на пять ступеней вперед, перемещая его по узкому пролету, а затем еще на одиннадцать. Поднявшись на второй этаж, протискиваюсь мимо толпы парней, смеющихся над картонной упаковкой с содовой, опрокинутой за два пролета до моей комнаты 202. Они подначивают друг друга открыть банку, пока я добираюсь до нужной двери, готовая открыть ее, представив своему жаждущему взгляду.
Дверь открывается, и я вижу две кровати, два комода и два стола. В воздухе витает запах столетнего мускуса и еще более старой плесени. Голые, покрытые царапинами и дырами стены цвета сыпи, которую моя сестра подхватила однажды и заставила поклясться, что я никому не расскажу об этом. Восхитительно. Ванная комната — маленькая комнатушка, соединенная с соседней комнатой. Удобненько.
Я улыбаюсь. Никто в мире не придаст этому значение, но не я. Мой опыт жизни в колледже будет включать в себя совместное использование ванной с тремя другими девушками, которых я никогда не встречала. В мрачной комнате с обшарпанными стенами.
Я борюсь с редким желанием позвонить матери и потребовать, чтобы она давала мне больше денег и позволила снять отдельную квартиру, как у любого двадцатидвухлетнего взрослого. Затем напоминаю себе, что это то, чего я хотела. Никаких привилегий. Никаких личных поваров. Никакого водителя, который возил бы меня по городу. Никакого шика и блеска. Никаких модных коктейлей. Только фиксированное количество денег и план питания, как у любого другого студента.
Нормальная жизнь среди нормальных людей, делающих нормальные вещи…
У меня появилась внезапная тяга к изысканному супу из лобстера, который готовит Джулиан, шеф-повар моей матери.
Сосредоточься, Деззи!
Постепенно я разбираю свой чемодан и вешаю каждый предмет одежды в крошечный шкаф, который в четыре раза меньше моего шкафа дома, оставляя его половину пустым для моей таинственной соседки. Затем сажусь на кровать, которую застелила свежими простынями и привезенной из дома перьевой подушкой. Она радостно скрипит под моим весом. Слушаю шум в коридоре: семьи, помогающие детям устроиться в общежитии, звук смеха и подшучиваний, шарканье мебели и коробок — все это достигает моих ушей и заставляет стены вибрировать.
Родители сказали позвонить, когда я полностью утроюсь. Но предпочитаю, чтобы они думали, что я потерялась или мертва. Так или иначе, у мамы в следующем месяце выступление в Лондоне, поэтому сомневаюсь, что они даже подумают обо мне, пока однажды после четвертого бокала шардоне отец, наконец, не отвлечется от своих диаграмм по установке освещения и не спросит: «Что-нибудь слышно от Деззи?».
Уже почти семь часов вечера, поэтому я встаю с кровати, освежаю лицо водой перед зеркалом в ванной и брызгаю на себя духами с легким ароматом. Я молюсь, чтобы на этом сборе были не только первокурсники. Когда открываю дверь, меня встречает вид комнаты, расположенной напротив. Шарфы разных оттенков фиолетового украшают потолок миллионами облаков шелка, придавая комнате вид цыганского шатра. Наши комнаты как день и ночь — настолько негостеприимная моя и уютная другая. На дверце шкафа висят гирлянды из бусин, они колышутся, когда хозяйка комнаты проходит мимо них, неся открытую толстую книгу в одной руке и бутылочку витаминной лимонной воды в другой.
Она останавливается, увидев меня.
— Привет, — говорит она равнодушно, ее туго заплетенные косы подпрыгивают с каждым движением, а глаза, словно иголки, впиваются в меня. Она останавливается в дверном проеме. — Ты живешь в комнате 202?
— Похоже, это и есть моя трагедия, — признаю я. Когда присматриваюсь к книге, понимаю, что она читает пьесу. Она на театральном факультете. Подружись с ней, черт возьми! Я слегка киваю в сторону ее комнаты и интерьера. — Мне нравится, как ты обустроила свою…
— Мне нужно еще много чего прочитать, если ты не возражаешь.
Она коротко кивает мне и стучит по краю книги бутылкой с водой.
— «Как пчелы в меду утонули?» — замечаю я, прочитав заголовок на обложке книги. — Я играла Алексу в постановке Брендана Айрана в Нью-Йорке прошлой весной.
— Нью-Йорк, говоришь? — Ее глаза искрятся. — Ты не выглядишь, как первокурсница. Перевелась? Нью-Йорк? Откуда именно в Нью-Йорке?
Теперь я вдруг стою ее потраченного времени. Это удивительно, какой эффект оказывает просто произнесенное имя. Я незаметно упускаю тот факт, что это было не столько постановкой, сколько очередным неудачным прослушиванием.
— Я перевелась из Театральной, танцевальной и музыкальной академии…
— Ригби и Клаудио, — заканчивает она за меня. Ее глаза горят, становясь почти такого же темного оттенка, как и ее смуглая кожа. — И… ты перевелась сюда? Что привело тебя оттуда… сюда?
Перед моими глазами появляется мой бывший декан Клаудио Вергас, который с возмущением кричал мне прямо в лицо, разбрызгивая свой утренний кофе на пол между нами. Это был первый раз, когда он потерял самообладание настолько, что бросил свою любимую кружку. Я все еще слышала звук разбитого фарфора, когда он встретился с выступом сцены. Я даже глазом не моргнула. Подняла подбородок и назвала его упрямым, претенциозным, всезнающим пижоном. Это был не лучший момент моей жизни.
— Методы преподавания… — говорю я уклончиво.
— Нью-Йорк, — стонет она. Все ее детские мечты о том, чтобы быть в центре всеобщего внимания, отражаются в остекленевших глазах. — Я Виктория, — говорит моя новая «лучшая» подруга, заталкивает сценарий подмышку и протягивает мне руку. — Виктория Ли. Третий курс театрального факультета. Не называй меня Вики, у меня очень бурная реакция на это имя. Я становлюсь той еще стервой. Но тебя не трону. Если только не назовешь меня Вики.
В одной руке я держу телефон, поэтому принимаю ее рукопожатие свободной рукой. Она холодная, как лед.
— Я Деззи.
— Замечательное имя. Я люблю Дезире Питерс. Ее исполнение Эльфабы в последнем национальном туре мюзикла «Ведьма» заставило меня плакать. У меня есть ее автограф на диске саундтреков и афише, которую я, разумеется, поставила в рамку. Мне пришлось стоять у двери театра сорок восемь минут в десятиградусный мороз. Но это того стоило.
— Это не сокращение от Дезире, — уточняю я. — Это сокращение от… Дездемоны.
Виктория замирает, уставившись на меня.
— Как Дездемона в «Отелло»?
Привет, родители-театралы.
— Да, именно она. Уже почти семь, поэтому мне нужно идти на сбор первокурсников. Ты пойдешь?
— Он не начнется раньше восьми, — отвечает она, опираясь на дверной косяк и отпивая воду из бутылки. Неожиданно она стала намного дружелюбнее, чем секунду назад. — Как ты об этом узнала?
— Мне сказали, что начало в семь. Ну, по словам Дианы-Демона из регистрации, — добавляю я, закатив глаза.
— Нет, нет. В восемь часов в театре.
Я приподнимаю бровь.
— Тут есть театр?
— А ты думала, я говорю об аквариуме? Нет, дорогуша. Ты пойдешь со мной, — заявляет она. — Ты здесь новенькая и явно не хочешь заблудиться среди корпусов после наступления темноты или оказаться в каком-нибудь братстве, или быть ограбленной… или еще что хуже. Нельзя доверять парню из братства. Это не лучший способ провести свой первый вечер здесь.
— Тут действительно так плохо?
— Этот кампус, как подушка на кровати между двумя стервозными бывшими любовниками: богатым, полном снобов районом на севере и бедными кварталами с гангстерами на юге. Безопасность кампуса — это шутка, но она действительно существует. Запомни, безопасность в количестве. Ну, мы выходим через тридцать минут. Эй, а где твоя соседушка? — вдруг неожиданно спрашивает она, вытягивая шею и заглядывая в комнату.
— Полагаю, еще не приехала.
Какого черта отец отправил меня в так называемый нормальный колледж в Техасе, который по совместительству является еще и преступным?
