Дверь алхимического крыла распахнулась так резко, что чуть не ударила меня по лбу. Я отшатнулась, придя в себя, и заморгала в темноту коридора. Боги, ну и больное же у меня воображение! Кстати, а как я здесь оказалась-то? Домоводство уже кончилось?
- Волхов, что вы там такое увидели?
Глубокий мужской голос раздался над головой так внезапно, что я подпрыгнула и обернулась. От испуга в голове громко и часто застучали молоточки. Да прямо по мозгам, да с весёлыми искрами перед глазами.
- Профессор! Ну кто так подкрадывается? У меня чуть сердце не остановилось.
Чёрная чешуйчатая ткань алхимического плаща натянулась, золотая брошь в виде пчелы качнулась перед носом – профессор издал тяжёлый вздох. Я всем телом почувствовала в его ауре усталую досаду и ниже опустила голову. Смотреть в его чёрные глаза было почему-то невыносимо стыдно.
- Что вы там увидели? – повторил профессор, не торопясь заходить в крыло.
Вопрос он задавал не из праздного интереса. Как выяснилось, из-за сверхчувствительности я видела гораздо больше, чем эльты и волшебные народы. Например, проклятья и чары.
Хов терпеливо ждал ответа. Позади него нетерпеливо топтался класс. Кто-то вытянул шею, чтобы получше рассмотреть причину задержки. Я смущенно шмыгнула носом и отступила в сторону.
- Нет, ничего там нет. Извините, сэр.
- Волхов… - снова тяжёлый вздох. – Опять?
И столько муки было в обычно невозмутимом голосе! Я ещё ниже опустила голову. Щёки залил жар, даже кончики ушей загорелись. Профессор ничего не прокомментировал и только подтолкнул меня к своим покоям.
- Проходите, - велел он старшеклассникам и сложил знак, отперев учебный кабинет. – Форма номер три, набор пять. До моего возвращения читать пятый параграф.
Я скользнула дальше по коридору, за дверь. Спину сверлили любопытные взгляды. Хов спокойно зашёл следом за мной и бросил на стены искру заглушки. Я даже узнала сочетание знаков: РуДи, Разумник и Слово. Приятно осознавать, что время в Фогруфе потрачено не зря. Теперь я буду знать, какое именно заклинание в меня летит. Только защититься не смогу.
Профессор расстегнул воротник, уселся в кресло за столом и похлопал по коленке. Я бросила почтальонку на стул, дёрнула пуговицы, распахнув рубашку, и подошла. Прохладная рука развернула меня спиной, прижала к груди и скользнула под майку. Я вздрогнула.
- Вы каждый раз дёргаетесь так, словно вас ножом режут, - заметил профессор, накрыв левой ладонью солнечное сплетение. Пальцы правой скользнули по шее и нащупали седьмой позвонок.
- Это вы виноваты. У вас руки холодные, - буркнула я. Жар плавно разливался всё дальше и охватывал уже не только лицо с ушами, но и шею. – Прямо как лягушки.
Профессор хмыкнул. Дыхание пощекотало ухо. Вниз по спине побежали мурашки. Дрожащая глубоко внутри струна дёрнулась и запела, и каждая клеточка тела запела вместе с ней от тягучего удовольствия. Я поперхнулась словами и замолчала. Да, интимность процесса просто зашкаливала.
Магическая школа, несчастная больная главная героиня, которую могли спасти только объятья горячего декана, слияние аур. Любая попаданка визжала бы от восторга, попади она в такую ситуацию. А я сгорала от испанского стыда за себя. Тело тринадцатилетнего мальчика могло расположить к любовным играм только педофила, к коим, слава всем богам, профессор Хов не относился. От подобной ситуации он испытывал что угодно, но только не позитив. Можно было бы пожалеть наши нервы и ходить к целительнице Элизе. Да только при первой же её попытке мне помочь организм выдал такой жёсткий выброс, что бедняжку отшвырнуло в противоположную стену. Никто больше рисковать не захотел.
- Мистер Волхов, не зажимайтесь, - устало попросил декан. – Ваши реакции абсолютно нормальны. Просто расслабьтесь.
- А вы не могли и дальше делать вид, что ничего не заметили, да, сэр? – огрызнулась я. Внутри всё напряглось, как перед взрывом, и Хов тут же зашипел змеей.
- Меньше эмоций, дурной мальчишка!
Я глубоко вздохнула в попытке успокоиться. Удалось плохо – досада и откровенное неудовольствие мужчины гуляли по коже мелкими острыми иголочками.
- Уж кто бы говорил, сэр. Я же чувствую, что вам неприятно… Ого!
Чужие эмоции отрезало так резко, словно их захлопнули за толстыми свинцовыми дверями. И голос у профессора стал ровным и спокойным-спокойным.
- Лучше?
- Да, спасибо, сэр, - я наконец-то расслабилась.
- Чудесно. А теперь вдох и выдох… Пургатиос!
Всё, что дрожало и распирало, хлынуло от ладони Хова по позвоночнику, ударило в макушку пьянящим удовольствием с отчётливым вкусом глинтвейна. Меня выгнуло дугой, изо рта вырвался щенячий скулёж, в глазах вспыхнули звёзды. Заклинание прокатилось по жилам, выплеснулось в пространство - и я растворилась в невероятном облегчении. Исчезла головная боль, гудение замка, вибрация в костях - исчезло всё, что мучило последние трое суток. Наверное, то же самое испытывают роженицы, когда ребёнок наконец-то их покидает и боль исчезает.
Тело, непослушное, чужое тело повисло в мужских руках безвольной тряпкой. Сквозь пелену лёгкости до меня пробилась сдавленная ругань профессора. Он встал, перехватил мою тушку удобнее и полетел куда-то прочь из кабинета. И было восхитительно безразлично, куда меня несут.
На лицо упало тепло, расцветило алым закрытые веки. Ноздри пощекотал восхитительный аромат роз – мы пересекли клуатр. Затем раздался мерный каменный стук и подъём вверх – лестница. Профессор вошёл в башню бардов.
Перед тем как долгожданный сон накрыл с головой, я услышала обеспокоенный голос Абигора. Но сил вычленять смысл английских фраз у меня уже не осталось.
* * *
Отвратительное настроение давным-давно было перманентным состоянием Кориона, но в последние два месяца от него шарахались не только ученики, но и коллеги, и даже келпи.
Казалось бы, лазутчиков Сопротивления нашли, циклогенератор строится, сиды очищены и безопасны, аура вновь цела и больше не отзывается болью на каждое колдовство. Живи да радуйся. Но Корион Хов не был бы собой, если бы у него не было никаких неприятностей.
Во-первых, Волхов. После неудачного побега мальчишка два дня бился в истерике. Слёзы лились сразу же, стоило только его глазам открыться, и практически одновременно с этим следовал взрыв злости. Впервые за двести лет Аунфлаи открыли темницы – только их стены смогли погасить магические всплески разгневанного иномирного друида. Тогда-то Мерфину и пришла в голову чудесная идея воспользоваться состоянием ребёнка и навязать ему сотрудничество. Поэтому в первый же день, когда Вадим очнулся за решёткой и задохнулся от паники, Корион схватил его в охапку и зашептал:
- Волхов, вы не пленник. Это лишь до того, как вы успокоитесь.
Вадим дёрнулся.
- Это что, тюрьма? Они посадили меня в тюрьму?!
- Волхов! Вадим, послушай меня, от этого зависит твоя жизнь! – в полный голос воскликнул Корион и встряхнул мальчишку, заставив взглянуть на себя. – Кричите, Волхов, бейте стены посудой, проклятьями, выплёскивайте гнев в любой форме – темница строилась именно для того, чтобы впитывать выбросы. Аунфлаи вас будут регулярно навещать. Они будут обвинять вас в сотрудничестве с русской разведкой и Сопротивлением.
Мальчишка судорожно вздохнул. Корион погладил его по кудрям и продолжил безжалостно вываливать подробности предстоящего испытания.
- Поскольку вы беспомощный ребёнок, Аунфлаи проявят заботу. На вас не будут давить. Вам просто показательно не поверят, но предложат несколько вариантов сотрудничества на выбор. Не соглашайтесь ни на что, ни в коем случае ничего не подписывайте. Ничего не предлагайте сами – они сразу согласятся. Им очень нужен ваш дар. Им очень выгодна ваша клятва. А вы беспомощный ребёнок. Запомнили?
Волхов дрожал как осиновый лист. В огромных глазах плескался шок. К его чести, он сумел собраться, осмотреться и увидел статую, к которой Корион развернул его чуть ли не силой. Соображал мальчишка даже в таком состоянии очень быстро.
