кафе, на билет в метро денег нет. Ни паспорта. Ни диплома. Она всё забрала. Вернее, документы я сама отдала в сейф, для сохранности. Тогда Татьяна Владимировна ещё была такой ласковой. А я из-за разницы во времени всё время недосыпала, соображала плохо. Часто плакала. Она и в клинику меня сразу потащила на полное обследование, и одела, и обула. А вот мой древний разбитый айфон (бабаня купила на поступление в институт), что тупил и давно не обновлялся, недавно сам сдох, окончательно похоронив всю мою прежнюю жизнь. Да у меня её и не осталось после переезда. Единственная подруга и та перестала писать, как увидела все эти шмотки, квартиру. Все выкинули из «друзей». Новый телефон мне, конечно, тоже купили, только было там теперь два номера в памяти. Могу позвонить мадам Воскресенской на мобильный или на домашний.
Вот только это и могу. Да хрустя осенней листвой, бесцельно бродить по парку и глотать слёзы. Дура, какая же я дура, что поверила в доброту женщины, что плевать на меня хотела всю жизнь.
– Эй, у тебя всё в порядке? – заставил меня остановиться мужской голос.
Глава 2. Арман
– Я к тебе обращаюсь, – тронул я девчонку за плечо. – Ты в порядке?
Но она только буркнула «да», сильнее натянула капюшон, глянула зло и отвернулась.
Ух, какой взгляд! Как разряд электрошокером получил. А у самой лицо заплаканное. Глаза опухшие. Нос «картошкой». Губы и те вывернуло от слёз как у Джоли. Видимо, давно ревёт.
Но нет, так нет. Я навязываться не собирался. Одета вроде неплохо, не похоже, чтобы прямо край-край. Значит, разберётся сама. Жизнь есть жизнь, всякое случается. А мне и без неё забот хватает.
Я снял кепку, сдёрнул тёмные очки, вытер пот висящим на шее полотенцем. Вернул всё назад. Включил музыку и побежал дальше.
Я и так сегодня поздно на пробежке. В свой день рождения хотел поваляться подольше. Но вместо обманчивого отдыха получил головную боль, ломоту в шее и дурное настроение.
– Чекаев, – ответил я на звонок, пробегая по мосту через канал. – И тебе, Валерий Иваныч, не хворать, – узнал я густой бас губернатора, хотя абонент не определился.
Принимал его поздравления вплоть до решётки парадного входа в дом. Покрутил захрустевшей шеей, пока открывал чиповый замок. Возраст, мать его.
Сверху с колонн, стыдливо прикрывшись каменными тряпками, меня провожали Атланты такими скорбными взглядами, словно взвалили на себя всю тяжесть мира, а не только портик. А за решётку с золочёными копьями нервно заглядывали то ли журналисты, то ли фанаты, спешно делая снимки ухоженного дворика (курдо… как же его, бля… курдонёра! во!), так как снимать там кроме пожелтевших деревьев, пожухлых цветов и моей спины больше было нечего.
Правда, стояли они тут не по мою душу, но я точно догадывался по чью.
– Да, Валер, стареем. И глаз не тот, и нюх не тот, – выслушивая уже сетования старого приятеля, пыхтел я в трубку, проигнорировав лифт, и шагал на шестой этаж по ступенькам. – Так сорок лет вроде не отмечают, так что я тихо сам с собою, никаких сабантуев… Нет бабу мне в подарок не надо, – провернув замок, толкнул я дверь. – С бабами я сам как-нибудь, – не останавливаясь на пороге, дошёл я до спальни и в качестве команды «Подъём!» шлёпнул по голой заднице ту, что до сих пор валялась в постели.
– Ай, холодная рука, Арман, – дёрнулась она.
– Девственницу? Омолаживаться? Реально помогает? – усмехнулся я на его неожиданное предложение. – Не, это ты у нас, Валера, любитель кокетливых созданий. А я в детдоме вырос, там они все больше отчаянные, зверьком, – зачем-то вспомнил я девчонку из парка, наверное, потому, что только что видел. – Но тогда да, было. Узкая щёлочка. Первая кровь, – я сбросил на пол одеяло, полностью обнажая девушку на кровати. И кивнул головой «на выход», когда она, лениво обернувшись, открыла один глаз. – Да ни говори, сейчас тяжко с этим, – поддакивал я. – Они же со школьной скамьи теперь трахаются. А проблемы с несовершеннолетними нахуй никому не нужны. Ага… Ну, давай, Валер! Спасибо!
– Пора своих детей заводить, а он всё о малолетках разговоры ведёт, – промычала гостья.
Отключив телефон (не хочу никого слышать, задолбали), я подтянул за ногу эту неожиданно не в меру разговорившуюся куклёнку к краю кровати.
– Слышь, пасть завали. Я час назад сказал: уёбывай. Какого хрена ты ещё валяешься?
– Арман, прости, – резко сев, испуганно глянула она на меня и принялась натягивать трусики.
– И кстати, Карина. Там твои сраные папарацци всю ночь висели как голуби на решётке. Весь въезд зассали и заплевали харчками, гадая, к кому же ты сюда приехала. А выбор тут, надо сказать, большой. От потомственных аристократов до политиков, бизнесменов и бандитов. Так что давай пошевеливайся и через чёрный ход.
– Вот суки, – опустила она ноги на пол. – Никуда от них не скроешься.
– Если разъезжать на лимузине, да ещё после сольного концерта, то чему удивляться, – швырнул я этой популярной певичке что-то из её шмоток, первое что подвернулось под руку. – Но, если ещё раз так припрёшься, будешь своими наманикюренными пальчиками лично фасад отмывать и асфальт ногтями отскребать. Давай, давай, в темпе! Не вынуждай меня вышвырнуть тебя в чём есть, – не на шутку разозлился я.
Хотя было бы на что. На трёп этого безголосого силиконового чучела? Но слова о детях как-то неожиданно резанули.
«День, наверно, такой, – захлопнул я за ней дверь и отправился в душ. – Бляцкий сорокет. Словно за какой-то рубеж шагнул, разменяв пятый десяток».
После, стоя в халате у окна и запивая таблетку – голова так и не прошла – я смотрел на здание Галереи, что с мансардного этажа известного доходного дома просматривалось как на ладони.
«Арман-Галерея». Частный музей искусства. И этот, что напротив окон, у меня не один. Таких Галерей я открыл несколько, в разных городах мира. Наверно, надо гордиться. Построенные на собственные деньги, охраняемые покруче чем Форд-Нокс (хранилище золотых запасов США), в моих Галереях находились и ценности, пожалуй, покруче. Лучшие музеи мира доверяли мне, Арману Чекаеву, когда-то нищему детдомовскому парню, выставлять
