влиянием влюбленности и только что наступившей беременности, а значит, не контролировала себя в полной мере. Кроме того, Барри намекнул, что байкерский мир был местом жестоким и бескомпромиссным, так что у Кристен просто не было другого выхода, кроме как подчиниться и выполнять все приказы. Кристен вела себя довольно отстраненно - это списали и на пережитый стресс, и на беременность, и на неокрепшую молодую психику. Джордж Кэмерон не был жесток по отношению к ней, и она была благодарна ему за это. Она не хотела порочить имя Карри Джонсона - и ее не заставили делать это. Ее не заставили давать показания против него, тем более что он был отцом ее будущего ребенка.
Первой парой была теория композиции. Преподаватель дисциплины, мистер Сильвер, импозантный мужчина лет шестидесяти, был достаточно строг к своим ученикам - композиция требовала сосредоточенности и продуманности. Его лекции были четкими и подробными, а все задания - тщательно прописанными. Здесь было не место импровизации - здесь шла отработка первых и основных навыков.
- Уныло, - прошептала Лидия, когда мистер Сильвер начал читать очередную лекцию, и студенты послушно защелкали по клавишам ноутбуков и планшетов. Кристен писала в тетради. Так ей было удобней и проще.
- Пожалуй.
Кристен пожала плечами.
- Сбежать бы сейчас, - улыбнулась Лидия. - Сбежать и напиться где-нибудь... Но разве с тобой напьешься, у тебя вон пузо, - она шутливо ткнула пальцем в живот Кристен, и та грустно улыбнулась.
Она и рада бы была сбежать, и рада бы была обменять сонную аудиторию и скучную лекцию на уличную прохладу, и вьющуюся между деревьями трассу, и на быстрый полет на мотоцикле, крепко обняв руками любимого мужчину и уткнувшись носом в его спину.
Но ее любимым мужчиной и единственным мужчиной, с которым она хотела бы сбежать, был Карри Джонсон.
А Карри вот уже четыре месяца находился в тюрьме.
2 глава
Его преследовал жар.
Жар растекался под кожей, скользил по венам, пульсировал, точно вместо крови его накачали раскаленной лавой. Возбуждение находило волнами, снова и снова, и чтобы утолить этот голод, он должен был трахнуть ее - здесь и сейчас.
Она лежала перед ним на влажной простыни, совершенно обнаженная, бесстыдно расставив бедра и скользя между ними тонкими пальцами.
- Что ты делаешь? - спрашивал он хрипло, не в силах оторваться от завораживающего зрелища, чувствуя, как набухает член, как пересыхает во рту и как безумное сердце колотится где-то под горлом.
- Трахни меня, - просила она в ответ таким же хриплым голосом, выгибалась дугой, и ее соски были твердыми и острыми, а глаза смотрели нагло и призывно.
И он ее трахал - просто потому что не мог иначе.
Перехватывал ее руки, вытягивая их над головой, прижимал ее тонкое тело к матрасу, целовал ее губы почти ожесточенно.
Она обхватывала его талию бедрами, извивалась под ним, прижималась крепче, терлась животом о его член.
Он рычал, направляя член внутрь ее тела, вбивая до самого упора, грубо и быстро, точно от этого зависела его жизнь, и трахал, трахал, трахал ее до умопомрачения... Пот застилал глаза, волосы падали на лоб, влажные животы прилипали друг к другу, ее соски терлись о его грудь, а его губы лихорадочно шарили по ее шее.
Они взрывались одновременно - она запрокидывала голову, содрогаясь в конвульсиях, и стонала громко и надрывно, а он в последний раз вдалбливал в нее член, чувствуя, как в ее лоно ударяет теплая струя спермы.
- Я хочу сына, - говорил он ей.
- Договорились, - она кивала.
- Я люблю тебя.
- Я тоже тебя люблю.
Карри открыл глаза.
В камере было сумрачно, и только тусклый свет из общего коридора просачивался сквозь решетку, ложась на холодный пол бледно-оранжевыми полосками.
Он невольно опустил глаза вниз. Штаны были мокрыми. Он кончил.
Этот сон снился ему снова и снова. Они с Кристен занимались любовью - несмотря на то, как откровенно и жестко это выглядело, он не смел назвать это трахом. Это была ночь любви. Ночь, когда они зачали сына.
Вот только в реальности все было не так уж радужно. Он был в тюрьме. И должен был остаться здесь примерно на пятнадцать лет.
Рожа Косого, красная, перекошенная и самодовольная, так и стояла у него перед глазами.
- Теперь пытаешься снова построить свое счастье, Карри? Ну что же, удачи. Давай, стреляй! Что же ты медлишь? Я не люблю ждать. Стреляй.
Карри нажал на курок.
Пуля просвистела в воздухе за одну сотую секунды - и вот Косой уже запрокидывает голову, встречаясь с ее ударной силой. Пуля входит в черепную кость и застревает где-то внутри его головы. В глазах Косого на одну секунду отображается недоумение, а потом глаза гаснут - навсегда. Радужка и зрачки мутнеют. Он свешивает голову на грудь, безвольным мешком повисая в руках своих товарищей.
На несколько секунд воцаряется молчание. Карри опускает пистолет. Сердце у него колотится так, словно вот-вот вывалится наружу через горло.
Что же он натворил? Он был уверен, что разум возобладает над эмоциями. Почему же он сорвался?
Косой назвал его маленьким мальчиком.
Сказал, что его не понимает отец.
Что его мать - алкоголичка.
Что Элисон была опасной шавкой, и потому ее застрелили.
Посмеялся над его отношениями с Кристен.
Это было слишком. Слишком... правдиво. И слишком больно.
Ему достаточно было одной секунды, чтобы в голове щелкнул какой-то переключатель, и эмоции взяли верх. Нажать на курок было так легко. Сосчитать до одного: раз! - и Косой мертв.
Во всем были свои плюсы.
Во всяком случае, он был почти уверен, что «Гиены» не тронут Кристен. На то было две причины. Во-первых, то, что он сидел за решеткой, автоматически отменяло месть за Косого. Да,
