- Чего уставился? – спросил он, заметив взгляд мальчика.
- Ничего, - улыбнулся Лёва. У обычно невозмутимого Грачёва брови поползли вверх. – Просто насмотрелся сегодня на всякую шваль и дрянь.
- Если собираешься и дальше задираться - пошел вон, - спокойно сказал Грачёв и затянулся.
- Да я не про тебя, - спохватился Лёва, поняв, как это должно было прозвучать в его устах – ведь он никогда не скрывал свою неприязнь к Грачёву. – На тебе у меня сейчас глаза как раз отдыхают.
Даниил решительно затушил сигарету о край урны и велел, открывая дверь в парадную:
- Сейчас же иди меряй температуру. Градусник в секретере в моем кабинете.
- Пойдем пешком поднимемся, - позвал Лёва, но Грачёв нажал на кнопку лифта:
- Да сейчас. Мало мне, что ты уже в бреду.
Они зашли в лифт; в тусклом свете лампы лицо Грачёва казалось угрюмым и постаревшим. Кабина была неадекватно узкой для двух высоких и спортивных мужчин; Лёва, выходя, покачнулся и сзади налетел на Грачёва.
- Под ноги смотри, - сделал замечание Даниил. «Что если он мой отец?» - снова подумал Лёва. Его зазнобило; он без слов снял верхнюю одежду и, подойдя к шкафу, достал оттуда свитер Грачёва. Спросил:
- У тебя что, не топит?
Грачёв не ответил; скинул куртку, оставшись в одной футболке, прошел в кабинет и, возвращаясь оттуда с градусником, велел:
- Поставь. Я пока позвоню матери. Ещё и озноб у тебя. Поздравляю, подцепил-таки заразу какую-то. Иди ляг. Или, если хочешь жрать, – бери, что найдешь в холодильнике.
- Да не хочу я, - махнул рукой Лёва, вызвав у Грачёва новую волну подозрений на грипп.
- Сегодня будет так: я сказал – ты сделал. Либо тебя здесь не будет, - отрезал Даниил. - Делай что хочешь. А завтра – хоть больной, хоть здоровый – изволь квартиру освободить.
- А зачем? – вырвалось у Лёвы. – С девками будешь кувыркаться?
- У меня отпуск, завтра вечером я уезжаю на десять дней. И если я услышу сегодня еще хоть полкомментария в стиле «кувыркаться» - пальцы тебе переломаю, - на полном серьёзе предупредил Грачёв. – А матери скажу, что после тренировки так и было. Моё слово против твоего.
Грачёв выключил свет в комнате; похоже, он Лёву вообще не слушал – как убедить теперь, что тот абсолютно здоров!
- Даниил, - обратился Лёва в темноту, - а когда твоё терпение кончится, ты уйдёшь от нас?
- Лёва, больным пора спать, - отрезал мужчина, нащупывая что-то в шкафу.
- Да что ты ищешь в темноте. Включи свет и ответь, - попросил мальчик.
- А что за странные вопросы? Ты в последние пару лет с этим расчётом стараешься – чтобы терпение моё лопнуло, и я наконец свалил?
- А что нужно делать, чтобы ты, например, не свалил?
- Ты специально спрашиваешь? – заухмылялся Даниил. – Чтобы поступить наоборот? Неплохо.
Когда Грачёв вышел из комнаты, Лёва позвонил однокласснику – любимому другу Кирюхе.
- Кирюх… Ты разделяешь мое мнение, что Грачёв – идиот?
- Не разделяю, - честно ответил Кирилл. – По-моему, нормальный мужик.
На следующий день Лёва не пошёл в гимназию, сказавшись больным и умело извлекая пользу из того, что «отчим» приписывал ему вирус; он был уверен, что био-папаша снова подстережёт его там – и решил переждать. Со скуки он пошустрил в личных вещах материного любовника, обнаружив кое-что, что неожиданно его обескуражило – исчезновение собственной детской фотографии со стола Грачёвского кабинета; вечером Даниил пришёл с работы и без дальнейших пререканий выставил пасынка за дверь, позвонив Юлии и велев забрать выкаблучивающегося сына.
Однако Лёва не унимался: воспользовавшись полной погружённостью матери в работу и закопанностью в её чёртовы книжонки, он, наврав, что договорился с Грачёвым, увязался за тем на его дачу на выходных. Перелез через забор и, даже не потрудившись поздороваться, заклянчил, как в далёком детстве:
- А давай играть! Давай айкидо, таэквондо, рукопашный бой? Зря, что ли, по кружкам меня гонял?
Глава 2. Драка.
- Извини. Промахнулся, - сказал Лёва, когда Грачёв поднялся, потирая скулу.
- Нет, друг мой. Ты специально ударил не по перчатке, - спокойно перебил Грачёв. – Это личное. Тебе весь день хотелось это сделать. За этим ты и приехал. Верно?
- Да пошёл ты!
- То, что ты сейчас сделал – напал на тренера, оскорбил его – это грубое нарушение спортивного поведения, - назидательно сказал Грачёв, вмиг заломав Лёву и сдавив ему горло сгибом руки. – Я тебя вследствие этого маленько придушу, не возражаешь? А теперь потрудись объяснить.
- Вот гад, - прошипел Лёва, пытаясь вырваться. – Думаешь, я не видел, что ты сделал? Предатель.
- Не нервничай так, радость. Ты становишься уязвимым и теряешь контроль над ситуацией. Нападать нужно с холодной головой. Я просил тебя освободить голову от мыслей в самом начале тренировки. Почему ты этого не сделал?
- Это ты виноват! Пусти, дай дышать, сукин ты сын!
- О. Красочно. Но пошловато. И почему мы так злимся?
- Я видел, что ты с моей фотографией сделал!
- Да ну! – в первый момент Грачёв не понял. – Дротики я в нее кидал, что ли? О какой фотографии речь? Нарцисс ты мой?
- Ур-род, - кипятился Лёва, извиваясь по земле. Грачёв согнул руку чуть сильнее, снова сдавливая его горло. Мальчик разъяренно прохрипел:
- Ты мою фотографию в стол убрал! Думаешь, я не знаю, что это значит?
- Интересно. Ты рылся в моих личных вещах, - заметил Даниил. Он был сильно удивлён, но мальчик этого не уловил.
- Думаешь, я не знаю, что это значит? Когда было фото – а потом его нет?
- Тебе четырнадцать, а мне пятьдесят. Но, конечно, ты умный и всё знаешь. Повесели меня, маленький мой.
Взбешённый снисходительным тоном Грачёва, мальчик выдавил:
- Это значит, что человек больше для тебя ничего не значит, и глядеть тебе на него противно. В перспективе, может, ещё и убить хотел. Давай, души! Мать только спасибо скажет. Избавил от помехи!
- А тебе так важно, чтобы наша фотография десятилетней давности у меня на столе стояла? Я прямо-таки растроган, - процедил Даниил сквозь зубы, ослабляя хватку. – Слушай правду, малыш. Я убрал снимок, потому что был на тебя зол. Это твоё отношение ко мне изменилось за десять лет. Не моё. Глупо держать на столе фотографию человека, который по-свински к тебе относится. Снимок перестал быть актуальным, потому я и убрал его. Не порвал и не выкинул. Вот и всё.
- Пусти!
- Лёвочка. Конечно. Сейчас я тебя отпущу. И чтобы духу твоего здесь не было. Успеешь на электричку в девятнадцать сорок пять.
- Ну уж нет! – запротестовал мальчик возмущенно. – Лучше задуши. Но не выгоняй и не называй «Лёвочка»!
- Слабак, - презрительно произнёс Даниил, разжимая хватку и поднимаясь. – Это как надо было контроль потерять, чтобы тебя свалили таким примитивным приёмом. Ярость разрушительна и отнимает силы – слыхал о таком?
- Слыхал, - мрачно согласился Лев.
- Тогда разгрузи голову и попробуй дать мне отпор. Сейчас же. Чтобы я не думал, что тебя можно так легко нокаутировать. Самому не стыдно заканчивать день с таким отвратительным результатом?
Лёва собрался и на сей раз легко отразил нападение. Даниил, не ожидавший, что мальчик сможет так быстро переключиться, в какой-то момент потерял бдительность; Лёва, сдавив ему горло так же, как только что поступили с ним, хвастливо сказал:
- Ну и кто кого теперь придушил?
- Тайм аут. Хам, - высвобождаясь, откашлялся мужчина. Лёва с победным видом взъерошил волосы. Грачёв подумал, что давно не видел у него этого жеста – а ведь в детстве Лёва часто выражал облегчение или крайнюю радость коротким движением, растрёпывая волосы.
Грачёв, неловко покачнувшись, развернулся и направился к дому. К Лёвиным десяти годам их отношения уже окончательно разладились.
- Эй, Даниил, ну постой, - мальчик бросился вдогонку, расценив резкий жест Грачёва как демонстративную рассерженность.
