Мама стояла у стола и наливала чай в чашки. В мою, с большим красным яблоком на боку, и в свою, с жёлтой грушей. Я эти чашки помнила. Куда они делись я не знала, наверное, давным-давно разбились, но именно из них мы с мамой любили пить чай.
– Надень тапки, полы ледяные, – окинув меня взглядом с ног до головы строго сказала мама, – отопление уже отключили, дома холодина.
Мамочка, родная моя мамочка! Я смотрела на неё и не могла наглядеться. Впитывала каждую чёрточку, движение. Она тоже была молода. Сколько ей здесь лет, в моём сне? Сорок? Сорок пять? Нет в движениях старческой неловкости. Волосы без седины, волнистые. Она всегда накручивала их на бигуди и как-то умудрялась на этих бигудях ещё и спать. В моей памяти мама чаще всего была пожилой, такой как в последние годы до её ухода. А здесь она, пожалуй, младше, чем я сейчас.
– И халат накинь, замёрзнешь же. – мама привычными движениями нарезала нашу любимую сайку за шесть копеек и намазывала на неё масло. – Давай Лёль, умывайся и завтракать. Опять галопом на работу бежать будем из за тебя.
Я не пошла искать свои тапочки и халат, побоялась что если отведу от неё взгляд хоть на секунду, она снова исчезнет. Просто села на стул, поджав под себя озябшие лапки.
Пододвинула горячую чашку с чаем и стала греть об неё ладони, не сводя с мамы глаз.
– Что? – спросила она не понимая почему я беспрерывно таращусь на неё.
– Мам, мама, я так соскучилась... – от подобравшихся слёз защипало в носу и в уголках глаз. Я протянула через стол руку и осторожно положила свою ладонь на мамину. Она была тёплая, мягкая, такая родная. Мама второй рукой накрыла мою и ласково погладила.
– Юль, ну ты чего? Когда соскучиться успела? За ночь? – и тут же сменила ласку на напускную строгость и озабоченность, похлопав меня по тыльной стороне ладони, – Пей свой чай и собирайся. Пока косу заплетёшь, ещё час пройдёт, пока нарядишься, накрасишься. Опоздаем из за тебя.
– Куда, мам? Куда опоздаем?
– На работу. Юль, каждый день одно и то же! Я буду будить тебя на час раньше! – начала сердиться мама.
Да...я была знатная соня в молодости. Поспать утром это моё любимое. И ни школа, ни работа не изменили этого. Желание урвать ещё хоть полчасика утреннего сна осталось со мной на всю жизнь. И косища моя, действительно, требовала к себе много внимания и времени.
– Нервничаешь? Это нормально. Все невесты переживают перед свадьбой. – попыталась успокоить меня мама, видя мои подступившие слёзы и дрожащие губы.
Невеста. Значит, мне сейчас, во сне, восемнадцать. А маме сорок пять. И мы работаем вместе в заводоуправлении. Она бухгалтером в расчётной части, а я машинисткой в машбюро. Всё так и было. Мы вместе по утрам спешили на работу, в обед встречались в заводской столовой, и вечером, часто, вместе возвращались домой, если я не убегала куда-то с подружками.
Я отпила глоток горячего чая, не чувствуя вкуса и запаха. Мама подвинула ко мне пузатую сахарницу.
– Сахар сама клади, я тебе не положила.
Мне было всё равно – сладко, не сладко. Просто хотелось урвать как можно больше этих давно желанных мгновений. И я не знала о чём спросить её. Между нами в жизни не осталось ничего недосказанного. Мы были очень близки и между нами не было каких то серьезных тайн и недомолвок.
– Мне так тебя не хватает! – слёзы всё таки пролились, унесли с собой тревогу что не успею сказать самого главного, принесли мгновенное облегчение и тихую радость. – Мам, я так люблю тебя!
– Юлька, да что с тобой? – смутилась мама, обеспокоенно встала, обошла стол и положила ладонь на мой лоб. Я блаженно закрыла глаза и заулыбалась сквозь слёзы. Как же приятно!
– Температуры нет, – мама убрала ладонь и прикоснулась к моему лбу губами. В раньше она всегда так проверяла, не заболела ли я. – Ты чего так расклеилась? Может пустырника тебе накапать?
– Не надо, мам. Просто побудь со мной.
– Что-то ты мне сегодня не нравишься. Как бы не разболелась перед свадьбой. – озабоченно щупала мои лоб и шею мама. – Может быть, дома останешься? Я отпрошу тебя у Пистимеи.
Вообще-то, Пистимею звали Раиса Фёдоровна. И она была моей начальницей. Но за вечно недовольно поджатые губы, длинный, тонкий нос, злой взгляд и неприятный характер всё управление называло её за глаза Пистимеей.
– Нет, я с тобой! – испугалась я. Отпустить маму я не могла. – Я быстро соберусь!
Порыться в шкафу, рассматривая свои девичьи вещи, было бы интересно, но я натянула, первые попавшиеся, юбку и блузку, расчесала и переплела проклятущую косищу и через пятнадцать минут стояла готовая и собранная в прихожей. Мама, выйдя из своей комнаты, наткнулась на меня, нетерпеливо переминающуюся в ожидании, и только неверяще цокнула языком.
– Готова? Ну, пойдём.
В подъезде, как и раньше, пахло кошками и жареной рыбой, забытый дух старого дома. Я спускалась по ступеням у мамы за спиной и счастливо улыбалась, рассматривая её стройную фигуру и аккуратно заколотые невидимками волосы. Какая же она ещё молодая!
Мы спустились на первый этаж, и мама открыла дверь на улицу. А здесь меня ждал очередной сюрприз.
У подъезда, опершись плечом на столбик, поддерживающий козырёк над дверью, стоял мой великолепный, мой преступно красивый, мой предатель Пашка.
Глава 2
Неожиданно для самой себя я снова задохнулась от восхищения. Как в нашу первую встречу. Только тогда я чувствовала себя совершенной дурочкой. И тогда у меня абсолютно не было шансов не влюбиться в этого невероятно красивого, двухметрового, с широким разворотом плеч ватерполиста, парня.
Сейчас я была старше, я прошла путь боли, потерь и расставаний. Я знала, что нас ждало, знала будущее и чем наша история закончится. Я была закована в броню из горечи и боли от его предательства. Эту защиту ему уже не пробить.
Нашу первую встречу я помнила до мельчайших подробностей. Мы с Пашкой часто вспоминали её. Он подсмеивался надо мной, а я возмущённо хлопала его по плечу и смущенно улыбалась.
Я мыла полы в бабушкином образцово-показательном подъезде, когда из квартиры её соседки негромко, но радостно, прощаясь с хозяйкой вышли два парня. Я выпрямилась, привлечённая их голосами и обомлела. ОН был невероятным! Настолько не местным, шикарным, что казался чужеродным, как знаменитый красавчик артист, на лестничной площадке старой двухэтажки.
И дело было не только в росте и развороте широких плеч. Его футболка-поло сияла белизной, оттенок его синих джинсов выдавал их забугорное происхождение, тёмные волосы были уложены в модную причёску.
Темноволосый, синеглазый, он был так хорош собой, что все признанные красавцы нашего городка казались дворнягами против него – королевского дога. Красивее парня я не встречала. Друга его даже не запомнила, на нём взгляд, почему-то, не задержался.
Они прошли мимо меня, стоящей столбом, оставив за собой шлейф незнакомого и явно дорогого парфюма. Казалось, что они меня даже не заметили, спеша покинуть старый дом, подъезд с деревянными полами, и рабочий посёлок.
Я не удержалась и наклонилась через перила посмотреть, как они спускаются по следующему лестничному пролёту. Тяжёлая коса скользнула с моего плеча вниз, и качнулась маятником вдоль перил. Пашка неожиданно обернулся, прошёлся взглядом от кончика косы до моего лица, и, встретившись со мной глазами, вдруг улыбнулся и подмигнул.
Я отпрянула от перил и прижалась спиной к стене. Пашка что-то негромко сказал другу, и они, смеясь, вышли из подъезда на улицу. А я осталась стоять с пунцовым лицом, и в полной уверенности, что они смеялись надо мной. Дурочкой, пялящийся на них с открытым от восхищения ртом.
Сейчас я снова смотрела на Пашку и не могла побороть в себе восторга. Ну до чего же хорош чертяка. Не удивительно, что когда-то я влюбилась в него с первого взгляда.
Несколько дней, после того как увидела его в подъезде, думала о нём, а потом решилась спросить бабушку, что за чудо-парень посещал её соседку тётю Катю. Выяснилось, что к соседке с каким-то поручением заезжал внучатый племянник с другом. Кто из двух парней был тем самым внуком и как его зовут, выяснить я постеснялась.
