Мы держали короны, и жители этого города склонялись перед нами. Теперь трон принадлежал мне. Последнему истинному Сэйнту, чья кровь совпала с кровью первого Сэйнта, ступившего на землю Редхилла и объявившего его своим.
Семья — это все, что имело значение. Мы заботились друг о друге, убивали друг за друга. Пока мы были на одной стороне, мы всегда оставались при власти. Мы контролировали деньги, наркотики, оружие.
Корпорации и предприятия приумножали наше богатство, а мы в ответ укрепляли их, поддерживали и защищали. Полицейские были на нашем содержании, правительство — в наших руках. Мы управляли всем этим, дергали за ниточки, пока они были марионетками, а мы — их хозяевами.
Никто не смог остановить нас за все эти годы, и никто не посмеет попытаться сейчас. Я буду продолжать убивать ради семьи, и то тело, которое я выбросил сегодня в воду, не было первым и не будет последним.
Я не буду оплакивать своего единственного настоящего брата, старшего из нас двоих и предыдущего правителя Редхилла, пока не найду виновного в его смерти. Все выглядело как несчастный случай: он потерял управление своей машины, погрузил ее в воду, окружающую город, и его тело унесло в море, но пока это не будет доказано, расследование будет вестись. И если я узнаю, что кто-то перешел дорогу семье Сэйнтов, наказание будет медленным. Мучительным. Я заставлю их пожалеть о том, что они родились, когда закончу с ними.
У нас было много врагов, многие хотели получить то, что имели мы, и покушения на нашу жизнь были обычным делом. Они часто выбирали таких людей, как мистер Гарретт, платили им за информацию в надежде, что они смогут что-то выведать и использовать против нас. Меня уже не удивляло, что мои люди переходили на вражескую сторону, но когда они это делали…
Именно поэтому он был мертв. Он перешел нам дорогу, продав то, что было в этой папке, одной из других семей, чтобы использовать против нас, какой именно, я пока не знал. Но я оставался на шаг впереди. Я всегда так делал.
Выехав из центра Редхилла, водитель, ориентируясь по улицам, повез меня к пляжу, где на многие мили простирались золотистые пески, море разбивалось о берег, а дождь и ветер усмиряли океан, прежде чем подняться на холм. Мой дом стоял на склоне скалы, с одной стороны которой виднелась вода, а с другой — город. Со своего балкона я мог видеть весь город, мог видеть королевство, построенное на крови, поте и слезах.
Машина останавливается во дворе перед большим, в основном стеклянным зданием, внутри которого мягко светятся огни, а сотрудники ходят по коридорам и заходят в многочисленные комнаты. Я вижу Атласа, моего сводного брата, который ждет в фойе, наклонив голову, читая что-то на телефоне.
Отношения между нами, включая его близнеца Ашера, были непростыми. Дети рожденные от неверности моего отца, имели право на семейный бизнес, но никогда не могли править. Мои предки установили правила и законы, которые мы соблюдали: дети, рожденные вне брака от прелюбодеяния, наказывались. Им отводились роли, но не корона. Атласу и Ашеру суждено было стать просто пешками, которыми я мог пользоваться. Были и другие правила, передававшиеся из поколения в поколение, и мы все их знали, включая моего покойного брата, но он хранил эту тайну и игнорировал те законы, которые укрепляли нашу семью на протяжении многих лет.
Некоторые из них могут быть архаичными, но они существовали не просто так, даже если для постороннего человека они не имели смысла.
Сжимая в руках папку, я вылезаю из машины, когда мне открывают дверь, водитель стоит и ждет, пока я войду в дом, прежде чем залезть обратно и уехать.
Атлас поднимает взгляд на меня, убирая телефон в карман, а его глаза опускаются на папку. Между его бровями образовалась складка, но он знал, что находится внутри. Все близкие мне люди знали.
— Навестите жену мистера Гарретта, — приказываю я. — Выясните, что она знает, а затем избавьтесь от нее.
Я не прошу дважды, он сам подчиняется и делает то, что я прошу.
Нахожу маму на кухне, но второго сводного брата нигде нет. Она видит папку, глаза расширяются.
— И? — я киваю один раз, и она откидывается в кресле, немного расслабляясь. — А Лукас?
— Его машину вытащили с пристани сегодня утром, — горе искажает ее черты, слезы мгновенно наворачиваются на темные глаза, рука сжимает грудь. — И нет, его тело до сих пор не найдено.
— Надежда еще есть, — шепчет она, ее голос наполнен эмоциями.
Я сомневался в этом. Лукас пропал уже три недели назад, его машину обнаружили только сейчас. Он бы не остался в стороне, не убежал, а если бы убежал, мне пришлось бы убить его самому
Но Лукас был мертв, другой альтернативы не было.
Я понимал ее горе и отрицание: ее старший ребенок умер, а она не попрощалась. Я положил руку ей на плечо и просунул перед ней папку. Возможно, это поможет ей успокоиться, пока я решаю, что делать с этой новой информацией.
Ребенок на этой фотографии принадлежал моему брату, который стал отцом шестнадцать месяцев назад. Он знал о ребенке и решил скрыть это от нас, оставив мать воспитывать ребенка в одиночку с неправильной фамилией.
Мальчик принадлежал Сэйнтам.
Он был следующим поколением.
И он должен был достаться мне.
Глава 3
Амелия
Я опаздывала. Я взглянула на часы на приборной панели своей машины: у меня было чуть больше десяти минут, чтобы проехать шесть миль по городу в час пик. Это казалось невозможным.
Не тогда, когда машины впереди меня стояли, гудки и крики отдавались эхом в шуме, который никак не способствовал движению транспорта. Не знаю, как я потеряла счет времени. В баре, где я работала, было многолюдно, даже больше, чем обычно в будний день, и я, как и другие девушки, работавшие там, была выбита из колеи. Если бы не Джулия, практически кричавшая мне, чтобы я уходила, я бы, скорее всего, все еще была там, подавая напитки и еду мужчинам, которые забредали сюда для сомнительных деловых встреч и сделок. Бар был не самым благополучным местом в городе, и богачи приходили туда только днем в течение недели.
Я в основном не обращала на это внимания. Я была не чужда темной стороне жизни, и меня не очень волновало, было ли то, что они делали, незаконным или нет.
Двигатель моей старой машины пыхтел, работая на износ, пока дворники стояли на месте, не в силах очистить лобовое стекло от падающих капель. Весь день шел сильный дождь, и если я не смогу заставить их работать нормально, то неважно, опоздаю ли я, потому что я не смогу увидеть, куда я еду.
Я наклоняюсь над рулем и сильно бью кулаком по стеклу, заставляя это чертовы палки сдвинуться на дюйм. Я делаю это еще два раза, и они, наконец, начинают вилять из стороны в сторону, очищая окно.
Мы немного продвигаемся вперед, но все равно остаемся в пробке.
Я не могла позволить себе штрафы за опоздание, которые детский сад взимал бы с меня за это.
— Шевелись! — присоединился мой голос к хору других сердитых и нетерпеливых людей, не понимая, на что или на кого я кричу, но, тем не менее, чувствуя себя лучше. Крики всегда помогали.
Я достаю телефон и набираю номер воспитательницы, чтобы сообщить ей об этом. Если я хочу оставить Линкольна там ненадолго, то мне придется заплатить за это. Мне нужно будет придумать, откуда взять деньги. Ограничить питание и покупку дорогих продуктов уже не вариант, поскольку теперь сын ел не только овощные пюре. Но, наверное, с наступлением лета отопление можно будет отключить, когда дни потеплеют и наступит разгар сезона. Ночами в квартире все еще было немного прохладно, но я смогу с этим справится.
Вздохнув, я говорю, что задержусь, зажав язык между зубами, когда мне объясняют, что за это надо платить, и кладу трубку, откидываясь в кресле, пока машины ползут по пробкам.
Через тридцать минут я уже была на стоянке у детского сада и трусцой под дождем побежала в здание. Молодая девушка за стойкой регистрации мило мне улыбается и просит вывести моего сына из группы.
