жизни.
Я вопросительно вскинул бровь, но она лишь отмахнулась от меня взмахом руки.
— Я устала. Не мог бы ты отвезти меня домой… где бы это ни было?
Я не отличался способностью отпускать разговоры, которые, как мне казалось, не были завершены или шли не по моему сценарию. Но я видел темные тени усталости на ее милом лице, и все, что мне хотелось сделать, это позаботиться о ней. Меня поражало, как я мог сделать полный разворот, когда речь шла об этой женщине, ставшей моим наркотиком. Женщине, которая должна была быть всего лишь подписью. Оружием в моем арсенале против отца.
Было уже за полночь, наше прибытие скрывалось в темноте, а наше движение отражалось в тусклом свете полной луны. Я взял ее за руку, и, не говоря ни слова, мы вышли из самолета и направились к ожидавшему нас лимузину.
— Лимузин? — Она вопросительно посмотрела на меня с легкой усмешкой на своем идеальном лице.
— Ты пролетела полмира на моем частном самолете, несколько месяцев жила на моей роскошной яхте и летала в Милан на моем вертолете, чтобы принять участие в заслуженной ритейл-терапии. — Я пожал плечами. — Поэтому я подумал, что поездка в роскошном лимузине будет отличным способом для Нью-Йорка поприветствовать тебя.
Улыбка на ее лице была бесценна. Как человек, которого всю жизнь окружало богатство, я мог с уверенностью сказать, что улыбка этой женщины стоит больше, чем любое богатство.
Джеймс закрыл дверь, когда мы с Милой скользнули на заднее сиденье лимузина, затем занял свое место за рулем и взглянул на меня в зеркало заднего вида.
— Трайбека?
Я кивнул.
— Пауэлл-билдинг, Хадсон-стрит.
Джеймс завел лимузин, и экран для защиты от посторонних глаз поднялся. В течение нескольких секунд казалось, что мы находимся в разных мирах от Джеймса.
Мила удивленно перевела взгляд на меня.
— Трайбека?
Я усмехнулся.
— Я так понимаю, ты знакома с местом нашего назначения.
— Знакома в том смысле, что я слышала, как богатые люди любят щеголять своим богатством в роскошных апартаментах, пока их возят личные шоферы и телохранители.
— Звучит примерно так.
— У тебя там квартира?
— Недавно купил, да.
Она нахмурилась.
— Насколько недавно?
— Недавно, то есть… вчера.
Мила переместилась в своем кресле.
— Ты купил вчера квартиру за миллион долларов, даже не посмотрев ее сначала?
— Во-первых, — поднял я руку, — квартира за пять миллионов долларов. Во-вторых… да, я купил ее вчера. И в-третьих, мир тесен благодаря всемирной паутине. Девяносто девять процентов недвижимости, которой я владею, было куплено только благодаря просмотру в Интернете.
Она сузила глаза.
— Насколько ты богат?
— Сколько нулей может охватить твой разум, не завязываясь в узел?
— Вы только посмотрите на него, — с сарказмом усмехнулась она. — Он богат и весел. Я должна считать, что мне повезло.
Я улыбнулся.
— Действительно, стоит так считать.
Она неторопливо поправила локоны, свисающие через плечо.
— Я была там всего один раз. Мы быстро проехали с друзьями, надеясь увидеть кого-нибудь из знаменитостей, которые там живут.
— Увидели?
Уголок ее рта изогнулся в намеке на улыбку, которая скрыла выражение усталости на ее лице.
— Нет. Но это помогло мне понять, насколько легкой может быть жизнь, когда судьба на твоей стороне.
Я сжал ее руку, так как от сочувствия сердце заколотилось у меня в груди.
— Ты была рождена для богатства, Мила. С тобой поступили очень несправедливо, не дав прожить ту жизнь, которую ты заслуживала.
Она посмотрела вниз, на место, где сплелись наши пальцы.
— То, что я родилась в богатой семье, не означает, что я заслужила жизнь на улице в меньшей степени, чем те люди, которые сейчас спят с пустыми желудками.
Я коснулся ее подбородка и придвинулся к ней ближе, чтобы наши глаза встретились.
— У тебя чистое сердце, Мила. Это прекрасно, даже достойно восхищения. — Я провел большим пальцем по ее нижней губе. — Но в мире, в котором мы сейчас живем, твое сердце станет тем грузом, который утянет тебя под воду, и ты утонешь.
— Забавно, — она наклонилась ближе, губы слегка разошлись, — я думала, что ты станешь бурей, в которой я в конце концов утону.
Я провел рукой по ее горлу: пульс бился о кончики моих пальцев.
— Какая прекрасная была бы смерть… моя жена, погруженная в эликсир моей одержимости.
Ее теплое дыхание коснулось моей щеки.
— Только ты можешь это сделать.
— Что сделать?
— Описать мою смерть как прекрасный акт любви. Смерть, желанную для всех женщин мира.
Я подавил смех и посмотрел на нее с ухмылкой.
— Это талант.
— Нет, это проклятие. — Она вскинула бровь и откинулась на сиденье, повернув голову так, чтобы смотреть в окно. — Должна признаться, я не думала, что когда-нибудь снова увижу Нью-Йорк.
— И я буду лжецом, если скажу, что планировал твое возвращение в этот город или даже на этот континент.
— Все изменилось, не так ли, Святой?
Я устроился на кожаном сиденье и тоже уставился в окно со стороны пассажира на огни города, которые проплывали мимо одним сплошным пятном.
— Изменилось. Вопрос в том, — повернулся я к ней лицом, — что, если бы у нас была возможность сделать что-то по-другому, мы бы сделали?
Ее изумрудные глаза впились в мои.
— Я бы никогда не вошла в тот лифт.
— Я бы никогда не сказал тебе всего того в тот день, когда ты сбежала от меня в первый раз.
Она вопросительно посмотрела на меня:
— Из всего, что ты сделал, это то, что ты хотел бы изменить?
Я пожал плечами.
— Это был единственный раз, когда я произнес слова, которые не имел в виду.
— И все же ты наговорил мне столько обидных вещей.
— Я имел в виду каждое слово, — я поправил рукава пиджака, — кроме тех, которыми я презирал тебя за две секунды до того, как ты убежала от меня.
Я был гордым человеком. Это было единственное, что объединяло нас с отцом. Гордость Руссо. Я уже сбился со счета, сколько жизней я забрал из-за действий, которые негативно отражались на гордости, пульсировавшей в моих венах. Поэтому признать, что я наговорил ей обидных вещей, которые не имели никакого значения, было маленьким жестом, крошечным проблеском той неизмеримой перемены, которую эта женщина произвела во мне. Мила была права: все изменилось.
В том числе и я.
МИЛА
Я не могла держать глаза открытыми. Усталость была настолько сильной, что я чувствовала ее в подошвах ног. Во время полета в Нью-Йорк я попыталась немного поспать, но мысли не
