— Звучит не слишком оптимистично, — мрачновато заметил он и вдруг удивил ее неожиданным вопросом:
— Ну, а как насчет меня? Мне подходит такая девушка?
— Какая девушка?
— Немного моложе вас. — Он что-то подсчитывал в уме. — Скажем, двадцатилетняя.
Она играла крошками на столе и ответила, не поднимая глаз.
— Ну, не знаю. Может быть, если бы вы рассказали ей о дуэли.
— Какой еще дуэли? — удивился он.
Ей удалось заинтересовать его. По крайней мере, эта его улыбка принадлежала только ей.
— Той самой дуэли, после которой у вас остался шрам на щеке, — сказала она, поднимая глаза.
— Вы недалеки от истины, — признал он.
— Я могу быть догадливой при желании.
— Кстати, я тогда вышел победителем.
— Я в этом и не сомневалась.
— А вы, — неожиданно поинтересовался он, — вы вышли победительницей из вашего замужества?
— Мы просто развелись, — довольно холодно ответила она.
— Стало быть, все-таки победили, — любезно констатировал он.
Она почувствовала себя в ловушке.
— Понимаете, — начала она, не в силах побороть волнение, — этот брак был сплошным несчастьем. Возможно, потому что уже за свадебным столом выяснилось, что распорядитель позабыл заказать икру, а шампанское подали недостаточно холодным. Словом, с самого начала все пошло кувырком… — Она запнулась, и в это мгновение имела вид умудренной матроны. — Типичная американская повесть, — сказала она уже спокойнее. — Встретились, полюбили друг друга, поженились, развелись и вот теперь не то живем, не то выживаем. Зато каждый продвинулся по служебной лестнице.
— Если позволите, чем вы занимаетесь? — Я тележурналистка, — ответила она, почувствовав некоторое облегчение, когда речь зашла о профессии.
— Звучит любопытно.
— Куда там. Ужасная работа, — сказала она, снова ощущая озноб. — А чем все-таки занимаетесь вы? Вы все еще не ответили на мой американский вопрос.
Саша попробовала улыбнуться, но улыбка не получилась. Тем не менее она заметила, что в его глазах, кроме нежности, засветилось что-то еще.
— Собственно, не такой уж и американский. Особенно, после того, как вы попали в переделку. Он сделал неопределенный жест рукой в сторону. — Как колено?
— Прекрасно, — сказала она. — Почти не болит.
— Вы очень храбрая, — заявил он полушутя полусерьезно, а потом, наконец, ответил на ее вопрос. При этом всем своим видом показывая, что делает это исключительно ради того, чтобы удовлетворить ее любопытство. — Я работаю на «Рено».
— Автомобильная компания? — спросила она, надеясь, что он не заметил ее разочарования. — Кем же вы работаете?
Если бы он оказался хотя бы гонщиком-испытателем!
— Я инженер-гидравлик. Знаете, что это такое?
— Не совсем. — Она помолчала. — Скорее, совсем не знаю.
Поерзав на стуле, она скрестила руки на груди и ждала.
— Если бы я стал объяснять, это заняло бы не один месяц и вам бы надоело до смерти, — сказал он таким тоном, как будто ему уже тысячу раз приходилось поступать подобным образом, когда интересовались его профессией.
Ее, однако, такой ответ не удовлетворил.
— Пожалуйста, — попросила она, — расскажите. Мне интересно.
— Ну что ж… Гидравлика имеет дело с различными жидкостями, накачанными в трубы. Понятно?
— Понятно.
— И поведение этих жидкостей зависит от поступающей энергии. Понятно?
— Нет.
— Ничего удивительного, — сказал он, коснувшись ее руки.
Саша убрала руку, чувствуя на руке жар в том месте, до которого он дотронулся.
— Если опустить технические подробности, — продолжал он, — то в настоящий момент я отправляюсь в командировку по Северной Африке. Точнее, не далее как послезавтра я вылетаю в Тунис, чтобы присмотреть место для строительства нашего нового завода.
Она едва не опрокинула кофе.
— Тунис?! Так ведь это у меня командировка в Тунис!
— Неужели? — сказал он.
В его голосе послышалось любопытство. Но отнюдь не чрезмерное. Настолько не чрезмерное, что не было необходимости охлаждать его радость по поводу счастливого совпадения. Скорее, наоборот. А с какой стати ему падать в обморок от удивления только потому, что кто-то, кого он только что повстречал, тоже летит в Тунис? К тому же он наполовину англичанин, а значит апатичен по натуре, и наполовину француз, а значит — рассудителен. Ничего общего с теми сумасшедшими американцами-телевизионщиками, составлявшими обычный круг ее общения. У этого человека, похоже, есть убеждения и мозги. Но вот чего ему явно не хватает — так это душевности и знания истории.
— Бывали когда-нибудь в тех краях? — светски поинтересовался он.
— Нет, никогда, — ответила она ему в тон.
— А как долго намерены пробыть?
— Около двух недель.
— В каком месте?
— Сиди Боу Сад.
— А! Я хорошо знаю это место. Это совсем рядом с нашей стройкой.
Она мужественно молчала с полминуты, чтобы удержаться от встречного вопроса.
— А где ваша стройка? — все-таки не выдержала она.
— В столице.
Внезапно ей захотелось узнать все-все: кому он принадлежит, кто укладывает его чемодан, кого он покидает, уезжая, кто любит его, кто не любит…
— Мы собираемся остановиться в отеле «Абу Нувас», — сказала она в надежде, что он поинтересуется, кого она подразумевает под словом «мы». — Слышали о таком?
— О, это один из лучших отелей и к тому же у самого моря. Надеюсь, вы любите рыбу?
— В море или за обеденным столом?
— И то, и другое, — засмеялся он.
— Обожаю. Особенно, под белым соусом, — ответила она. — Кстати, отель назван так в честь одного поэта, который родился в VIII веке, а умер в IX.
Она улыбнулась собственной исторической справке. В конце концов, не только познания в гидравлике могут потребоваться, чтобы играть в «Счастливый случай». С чего это ей вдруг пришло в голову? Ни в какие игры она сроду не играла. Вернее, уже не помнила о них с тех пор, как увлеклась театром.
— Вы здорово подкованы, — заметил он.
— Только потому, что зарабатываю этим на жизнь, — сказала она, все же надеясь, что он начнет задавать ей вопросы, обычные в такой ситуации. Но он молчал. Тогда она решила взять инициативу в свои руки, спросив:
— Разве вам неинтересно узнать, зачем я еду туда?
— Конечно, — кивнул он, скорее из вежливости, чем из любопытства. — Я надеялся, вы мне расскажете.
— Мы будем снимать материал для документального сериала.
— А о чем сериал? — спросил он как бы между прочим, наливая кофе ей и себе.
Для нее это было важнее, чем любовная сцена. Это касалось ее души, и здесь она выкладывалась до конца.
