— Простите мое любопытство, дети… что у вас за акцент? Вы славяне? Поляки? У нас тут есть некоторое количество поляков…
— Мы русские, — лаконично ответила Нэнси, и старушка понимающе закивала.
В миссии первым делом нас проводили в душевую, и мы с Нэнси, раздевшись и стоя под теплыми струями воды, намыливая волосы душистым шампунем, — не поверите! — разревелись от счастья.
— Ну, ничего, — сказала Нэнси, смеясь сквозь слезы и надраивая мочалкой провалившийся живот. — Зато посмотри на нас — хоть сейчас на подиум, все тощие модельки повесятся от зависти к нашей прозрачности!
Нам принесли какие-то майки и тренировочные фланелевые штаны, все это было страшно велико нам обеим, но зато чистое, пахнущее прачечной, и это было настолько прекрасно, что я на несколько минут даже забыла об Антоне. После душа нас отвели в столовую, где уже сидел расслабленный, благостный и сияющий чистотой, как приютская спальня, Иван.
— А где Тошка? — спросила я, оглядываясь.
— Он сказал, что не хочет есть, — Иван отвел глаза. — Спать пошел.
Он быстро принялся за еду, набил рот, как будто боялся, что я спрошу его еще о чем-нибудь.
— Вера, ты меня поражаешь, — сказала Нэнси с отвращением. — Что тебе нужно, скажи? Ладно бы, он тебя любил. Но ведь не любит! Пара трахов совершенно ни о чем не говорит, ты же не маленькая девочка, должна понимать… Ну, экстремальная ситуация. Потоп. Кошмар. Надо сбросить напряжение…
— Анютка, — осуждающе произнес Иван. — Ты себя со стороны слышишь? Выходит, у нас с тобой тоже… сбросить напряжение?
— При чем тут мы? — раздраженно ответила Нэнси. — Есть же разница! К тому же, твой Тошка — хладнокровный убийца.
— Сдурела, — Иван положил вилку. — Что значит — хладнокровный?.. Что значит — убийца? Если бы не он… Керим бы зарезал Веру.
— Да Керим трус! — закричала Нэнси. — Он бы не посмел…
— Еще как посмел бы, — твердо сказал Иван. — Ты не знаешь эту публику. Замолчи и ешь.
Нэнси, как ни странно, подчинилась. Она замолчала и откусила от сэндвича, отвернувшись к окну, за которым опять накрапывал дождь.
Кусок, конечно, не полез мне в горло после этого. Я сидела рядом с Нэнси, вяло ковыряя вилкой в тарелке, но не могла заставить себя проглотить даже листок салата. Если бы я не подставилась под нож, Тошка не убил бы Керима, и ему не пришлось бы в течение нескольких последних суток мучаться, испытывая на себе ужас и отвращение Нэнси. Если бы я не подставилась под нож, Керим, вполне вероятно, зарезал бы Тошку, и мы бы сейчас оплакивали его — если бы было кому оплакивать, конечно, потому что нет у нас никаких оснований считать, что пушер с дружками не тронули бы нас после Тошкиной смерти… Да нет, все правильно. Я правильно подставилась под нож. Антон правильно убил Керима. Справедливость и равновесие. Другое дело, что нормальный человек не может убивать спокойно, как терминатор. Я это слишком хорошо знала на примере своего отца. Если бы я могла, я взяла бы сейчас на себя это убийство, не задумываясь, — не по закону, а по-настоящему: то есть, убила бы Керима сама, своими руками, чтобы снять часть груза с Тошкиной души…
— Деточка, — старая негритянка, которая привезла нас сюда, неслышно подошла и остановилась за моей спиной. — Почему ты не ешь? Невкусно?..
— Я ем, — ответила я едва слышно и в доказательство подцепила на вилку кусочек огурца. — Спасибо. Я просто не очень голодна.
— Это бывает, — она понимающе кивнула. — Вы мало ели в последнее время, желудок отвык. Выпей хотя бы кофе. А где этот мальчик, который был с вами?
Я глотнула кофе, обожглась и закашлялась. Нэнси ответила вместо меня.
— Он ушел спать. Сказал, что не голоден.
— Так нельзя, — старушка укоризненно покачала головой. — Он обязательно должен поесть. Хотя бы немного. Знаешь что, детка, отнеси-ка ты ему в спальню сэндвичи и кофе. И проследи, чтобы он поел. Я попрошу доктора посмотреть его, но, думаю, с ним все будет в порядке. У него просто тяжело на душе. Вы много пережили, правда? То, что творится в Новом Орлеане… — Она вздохнула и перекрестилась. — Гнев Господень… Пойдем, деточка, я дам тебе кофе и сэндвичи для твоего… он тебе кто?
Я не знала, что ей ответить и промолчала. Негритянка скользнула взглядом по моей руке без кольца и не стала настаивать на ответе. Просто дала мне тарелку сэндвичей с ветчиной и салатом и стаканчик кофе и показала, где спальня. На пороге она легонько погладила меня по плечу и сказала:
— Ему, может быть, нужна будет сейчас твоя ласка… Но помни, пожалуйста, что здесь миссия.
— Я помню, — ответила я, не поднимая головы. — Спасибо вам.
— Ну, Господь с тобой.
Она открыла мне дверь и придержала ее за мной, а потом осторожно прикрыла и удалилась — я слышала ее шаркающие шаги по унылому приютскому коридору.
Антон лежал на койке у окна, вытянувшись под простыней. Он не спал — смотрел в потолок, закинув руки за голову.
— Тош, — сказала я, осторожно приближаясь к его кровати. — Поешь, пожалуйста… Или хотя бы кофе выпей.
Я была готова к тому, что он промолчит, откажется и выгонит меня. Но он протянул руку и взял стаканчик. Я поставила тарелку на тумбочку и робко присела рядом с ним на кровать. Он ничего не сказал, но слегка подвинулся и сел, опершись спиной о старомодную железную спинку. Я смотрела, как он пьет кофе и ни о чем не думала, кроме того, как же я буду жить без него дальше. Он поставил стакан и снова лег.
— Тош, — начала я.
— Вера! — Он резко повернул голову и посмотрел на меня. — Ты что, не понимаешь, с кем связалась? Завтра, или сегодня к вечеру, я думаю, вас с Нэнси отправят домой. И всё. И забудь.
— Ты что — дурак? — спросила я безнадежно. — Я же тебе сказала — я люблю тебя…
— Ну, что ты заладила: люблю-люблю! — он раздраженно отвернулся. — Какой-то детский сад.
Я молча смотрела на него. Мне было странно, как он выглядит — чистый, не облепленный грязью, какой-то беззащитный, со слегка отросшими волосами. Может быть, я ненормальная идиотка, но в данный момент мне больше всего хотелось его поцеловать. И мне было все равно, что он скажет, и даже, пожалуй, все равно, как на это посмотрит Иисус и все обитатели миссии, вместе взятые. Поэтому я наклонилась, вздохнула и поцеловала его в ложбинку на подбородке.
— Вера, — он отстранился и посмотрел мне в глаза. — Я через две недели вернусь в Ирак. И буду там делать все то же, что делал до этого. Неизвестно сколько. Я обязан. Я…
— Помолчи, пожалуйста.
Я слегка отогнула простыню и поцеловала его ключицы, потом грудь, потом живот. Он так страшно отощал, что больше всего походил на пособие по анатомии для студентов медицинских школ.
