И слава богу. И хорошо. И правильно. И больше никогда… Ни при каких обстоятельствах нельзя приближаться к этому человеку.
Пусть катается со своей… Дамой. И с ней же разговаривает. А не уничтожает ее каждой фразой.
Щеки все так же горели, когда Аня шла по плитам к дому, когда открывала своим ключом. Разувалась, не зажигая свет в коридоре…
— Анюта, ну слава богу…
Зинаида Алексеевна вышла навстречу, кутаясь в шерстяной шарф поверх сорочки. Оглянула внучку, насколько позволял полумрак…
— Все хорошо прошло? Вас не обидели? Домой завезли, да? Как и обещали?
— Да, бабуль. Не обидели, завезли. И гонорар такой хороший…
Аня попыталась выдавить из себя улыбку, надеясь на все тот же полумрак.
— Устала только, спать пойду…
Прошмыгнула мимо бабушки, вопрос вдогонку поймал ее уже в гостиной.
— А гитара где, Анют?
Застыла, сначала просто закрыла глаза, а потом зажмурилась даже. Одними губами шепнула: «черт»…
— У Тани, ба. Завтра заберу…
— А зачем Тане-то твоя гитара, Анют?
Бабушка снова спросила, Аня же только отмахнулась, зашла в комнату, дверь прикрыла, прямо так — в одежде, которую снять бы, чтобы не помялась, — плюхнулась на кровать, достала из-под пледа подушку, уткнулась в нее лицом, отпечаток которого вполне может остаться на наволочке, но было все равно… Абсолютно, капитально…
Потому что теперь ее гитара в заложниках. И чтобы получить ее — придется снова с ним встретиться.
Глава 10
— Ба, я во дворе почитаю, хорошо?
— Хорошо, Нют. Грейся, пока солнце есть…
Аня кивнула, пусть видеть этого бабушка все равно не могла (крикнула из своей спальни, когда Аня уже стояла в коридоре), переобулась в сланцы, окинула себя взглядом в зеркале… Джинсовые шорты и майка на узеньких бретельках, а еще лямки купальника…
Она в таком виде миллион раз загорала во дворе. Миллион. И никогда не видела в этом ничего зазорного, да только… Разговор почти недельной давности это изменил. Поэтому теперь Аня чувствовала одновременно упрямство и стыд. Но упрямство побеждало, так что девушка махнула головой, фыркнула, схватила лучшего друга стойкого огородного загара — распылитель, вышла во двор…
Шезлонг, сделанный еще дедушкой, стоял за домом. И раньше здесь действительно можно было загорать как и сколько захочется. Теперь же такой локации, как «за домом» у них не осталось — каждый уголок проглядывается с какой-то высотки, а то и всех разом.
И человек, их строящий, смеет ставить это ей в укор…
За неделю Анины мысли обрели способность сворачивать не туда при каждом удобном (а чаще неудобном) случае. Сама же Аня обзавелась ярым упрямством. Поэтому снова фыркнула, разложила на шезлонге полотенце, бросила сверху книгу…
Окинула взглядом окрестные дома, с садистским удовольствием отмечая, что она таки права — будь высотки заселены, чуть ли не из каждого окна можно было бы понаблюдать за цирковым представлением под названием «
рыбка-Анечка устроила в своем аквариуме солярий
«.
Но девушку это не остановило, она стянула майку, расстегнула, чуть приступив шорты, подогнала высоту спинки под нужный наклон, села, сначала обрызгалась водой, равномерно распределяя ее по рукам, шее, декольте, животу, ногам, а потом вставила наушники в уши, взяла в руки книгу, открыла, начала читать…
Чтобы хоть немного отвлечься от предстоящей встречи — Высоцкий пообещал, что привезет гитару сегодня…
После возвращения с праздника жены застройщика ЖК, который портит им с бабушкой кровь, Аня долго не могла заснуть. В голове то и дело всплывали обрывки их диалога с Высоцким и доводили… То до отчаянного стыда, то до яростного гнева.
Он. Не. Имел. Права. Ее. Учить.
Аня убеждала себя в этом сначала всю ночь до рассвета, пока не вырубилась наконец-то, а потом и всю последующую неделю, в которую те воспоминания пусть куда реже, но продолжали посещать.
Утром ей на карту «упал» перевод. От кого — было очевидным. Увидев сумму, Аня чуть не подавилась печеньем, которое и без того не лезло в горло.
То ли Высоцкий не особо заморачивался изучением рынка мобильных телефонов, то ли в его вселенной существовали только флагманы, но переведенная сумма вызвала в Ане категорический протест. А сообщение, которое было оставлено в поле «назначение платежа» внезапный стыд.
«
Ты так торопилась сбежать, что забыла в салоне гитару. Набери меня +380ХХХХХХХХХ, договоримся, как отдать. И купи телефон, мечтательница
«.
Сомнений не было — он писал это «мечтательница» с ироничной ухмылкой на губах.
И первое желание — отправить деньги туда, откуда пришли. Но если сделать так — Высоцкий только сильнее утвердится в своей правоте, в том, что она наивная маленькая дурочка. Поэтому Аня сдержалась.
Позвонить по нужному номеру не решилась — только от мысли, что с ним придется разговаривать, пробирал страх. Точно ведь голос сорвется… Или чушь какую-то сморозит… Поэтому Аня написала сообщение:
«Здравствуйте. Это Анна Ланцова. Я получила перевод — спасибо, но это много. Я верну вам разницу после покупки телефона. Насчет гитары: она понадобится мне через выходные. Если вы будете на неделе поблизости — завезите, пожалуйста. Если нет — скажите, куда подъехать, я сама заберу.»
.
Перечитала пять раз прежде, чем отправить. Очень боялась, что в каком-то слове закрадется ошибка. И если раньше она была для Высоцкого просто наивной дурочкой, то станет еще и безграмотной. Тщательно подбирала слова, размышляла над каждым, меняла их… Хотела, чтобы звучало холодно, отстраненно, по-деловому. В меру цинично… Немного так, как он сам говорил с ней.
Получилось ли — вопрос, который остался для Ани без ответа. Хотя на сообщение ответ она получила.
«В воскресенье вечером заеду на объект. Привезу. Ты или бабушка будете дома?»
.
Аня читала и снова чувствовала, как щеки горят, а еще вопросы сыплются: один за другим.
Зачем человеку в воскресенье вечером ехать «на объект»? Это ведь выходной…
«Ты или бабушка» написал потому, что хочет воспользоваться очередным поводом, чтобы попытаться уговорить их продавать дом?
Придет и устроит еще одну такую же показательную головомойку, как в машине, но уже для двоих?
Этого допускать Аня не собиралась, поэтому ответила, пока не передумала:
«Я буду дома. Позвоните или напишите за десять минут, пожалуйста, я выйду к вам навстречу.»
.
Аня надеялась, что ответ более чем ясно дал понять, что домой его никто не пустит. И с бабушкой говорить тоже не даст.
Первый день она еще ждала новое входящее — какого-то
«ок»
или
«договорились»
, но его не было… И хорошо, наверное.
В тот же день ей с самого утра звонила Злата — извинялась искренне и долго. Объясняла, как случилось, что она забыла. Что вспомнила через час, понеслась на парковку, а Ани уже нет. Спрашивала, как Ланцова добралась, ничего ли не случилось, и настаивала, что она лично обязана компенсировать…
Ане еле удалось успокоить сердобольную помощницу Самарской. В отличие от Высоцкого, она понимала и принимала людей с особенностью, свойственной каждому, — они ошибаются. Кто-то крупно, кто-то мелко. И ставить штамп или даже крест на человеке из-за одной ошибки — не способная привести ни к чему хорошему категоричность.
Ане она была не свойственна. Ане было свойственно понимать и прощать. Не держать зла, искать оправдание. Поступкам всех, кроме единственного человека, который отчихвостил ее, как маленькую. Который поселил в голове сомнения и нежелательные чувства. Который… Слишком другой и холодный. И слишком очевидно не нуждающийся в ее оправданиях или одобрении.
Аня выдохнула, отложила книгу, нажала на пульт наушников, откинулась на спинку шезлонга, на пару секунд прикрывая глаза руками…
И вот так каждый день целую неделю…
Начинает думать об одном и практически сразу сбивается на «то самое». Это ведь ненормально. Кто для нее Высоцкий, чтобы уделять ему столько внимания в размышлениях?
