— Видите ли, мисс Малыш, вы слишком красивы и часто появляетесь в моем кабинете, а я слишком громко восхищался вашими талантами в присутствии своих коллег. Не хочу, чтобы они распускали необоснованные слухи о вас.
Кхм. Обо мне. Не о нас, а только обо мне. Ну… ладно. Принято. Да и мне самой, если быть совсем уж откровенной, намного проще шутить и пикироваться с ним на виду у десятков любопытных глаз, что так и снуют мимо его приемной. Если бы наш смех был слышен из-за закрытой двери… мда...
И, черт возьми, меня даже не бесит это смешное и глупое сокращение моей фамилии — мисс Малыш.
Чем чаще и продолжительнее становятся командировки Данила, тем чаще по воле случая мы со Стивом оказываемся в компании Шона. И тем продолжительнее становятся наши дружественные посиделки вместе с коллегами по стройплощадке, тем ближе почему-то нас сажают за одним столом.
«Сладкий папочка», как называют его некоторые сотрудники, строг и суров на рабочем месте, но в неформальной обстановке превращается просто в душку, с которым народ с удовольствием болтает по делу и без оного. Я вижу, что к нему часто обращаются за помощью самые разные люди, и каждый раз с растущим уважением отмечаю его одновременно и разумный, и человечный подход к просьбам и просителям.
Нужна поддержка сотруднице столовой, у которой дочь попала в аварию и нуждается в сложной операции? Шон лично делает рассылку по всем сотрудникам и выбивает из акционеров разрешение утроить сумму сданных сотрудниками личных денег.
Требуется срочный ремонт одинокой пенсионерке, чей небольшой саманный домик стоит слишком близко от проложенной для большегрузов объездной дороги, по которой целыми днями проезжают тяжело груженые самосвалы? Шон лично едет к ней вместе с представителями генеральных подрядчиков, и уже через месяц женщина радуется отремонтированному фасаду и новой крыше.
Детский дом обратился с просьбой помочь снабдить сирот школьными принадлежностями перед новым учебным годом? Шон лично дает указание ИТ отделу, и к 1 сентября дети с восторгом знакомятся со своим новым, полностью оборудованным компьютерным классом.
С мистером Уиланом внезапно становится и весело, и интересно, и как-то по домашнему уютно. Неожиданно, да?
Вот и сегодня мы с боссом приглашены в кэмп (кэмп, от англ. camp — лагерь — построенный для занятых на проекте иногородних сотрудников среднего и рабочего звена лагерь из быстровозводимых модульных зданий. На подобных проектах в таком кэмпе довольно развитая инфраструктура, включающая и столовые, и медпункты, и даже небольшие бары, предназначенные исключительно для проживающих в кэмпе, — прим. Автора) посмотреть финал Кубка Шести Наций [13].
Звонок мобильного раздается в тот момент, когда со свистом и улюлюканьем мы хором вопим «Дави этих чертовых лягушатников!» и с хохотом обнимаемся, когда «наши» англичане со счетом 22:19 выносят комнаду французов в дополнительное время.
— Привет, ты где?
— Дан? Привет, прости, плохо слышно, тут шумно очень.
— Я спрашиваю, где ты.
— Я со Стивом, в кэмпе.
— Снова позднее совещание?
— Да нет, просто пятница, завтра короткий день. Регби смотрим, — я немного теряюсь, слыша такой неприкрытый сарказм в его голосе. — А ты где?
— Стою под твоей дверью. Уже с час, наверное.
— Так ты вернулся? Ты же говорил, не раньше воскресенья. Погоди. Сейчас! Я сейчас придумаю, как побыстрее добраться до...
— Не стоит. Раньше, чем через полтора часа все равно не доедешь, а у меня рано утром снова самолет. Я к родителям загляну. Хорошего вечера, Оля.
Он скидывает звонок, а я…
А я почему-то хочу расплакаться. Или напиться? Ох, нет. Только не это. Завязала я с напиваниями в мужских компаниях.
— Олга! Мисс Малыш! Что-то случилось? — Шон пытливо заглядывает в глаза, которые я усиленно прячу от него за вылезшими из небрежного пучка прядями волос.
— Да нет, ничего такого, — вымученно улыбаюсь, но вижу по его взгляду, что он не верит моей неискренней улыбке. — Знаете, мистер Уилан, я тут подумала и решила, что Джин звучит благозвучнее, чем мисс Малыш.
— Ох, я что, все это время неправильно произносил вашу фамилию? — смущается мужчина.
— Типа того. Не то чтобы прям до неприличия, но с подтекстом.
— Каким же?
— Ну, вы сокращали ее до… «детка», «крошка».
— Уф, ну хоть ничего обидного, — с облегчением выдыхает Шон.
Это да. Только «малыш» в его произношении звучит… слишком интимно. Даже с приставкой «мисс».
— Значит, я все же заслужил почетное право обращаться к вам «Джин»? — он тянется своим бокалом к моему. — Предлагаю выпить за столь знаменательное событие, к которому я так долго шел.
Но настроение все же испорчено. И уже через двадцать минут я втихаря, ни с кем не попрощавшись, выскальзываю из бара, чтобы уехать домой на одном из постоянно дежурящих тут местных такси.
— Мисс… Малыш… Джин! Постойте!
Ну что еще?
Я разворачиваюсь, скалясь все той же фальшивой улыбкой.
— Джин, я вижу, что что-то случилось, но приставать с вопросами не буду. Я просто хочу вам помочь. Петрович!
Одна из припаркованных служебных машин приветливо мигает фарами.
— Джин, мой Петрович довезет вас домой. И вам комфортнее, и мне будет спокойнее. Не доверяю я этим местным лихачам. Спокойной ночи, Джин.
Он берет мою руку и подносит ее к губам. И я даже не успеваю сообразить выхватить ее или превратить этот жест в деловое рукопожатие, как тыльную сторону ладони обжигает поцелуй.
— И спасибо. Сегодняшний вечер стал особенным для меня.
Еще один поцелуй, и Шон отпускает руку и отступает на шаг.
Как и предрекал Данил, домой я подъезжаю через полтора часа.
Как и обещал Данил, он меня не ждет.
Как не обмолвился и словом Данил, под дверью лежит огромный роскошный букет желтых роз.
Желтых роз, которые я ненавижу.
Я сижу в обнимку с чертовыми розами и реву.
Почему он не знает, что я не люблю розы? Почему он не знает, что я терпеть не могу вообще желтые цветы?
Может, потому, что я сама не даю ему шанса узнать меня чуть получше?
Сколько его «поговори со мной, сирена» я проигнорировала?
Сколько его «не засыпай, давай поболтаем» проспала?
Сколько его «о чем ты думаешь сейчас?» заткнула поцелуем?
А теперь сижу и реву из-за того, что мы друг друга совершенно не знаем.
Хотя нет. Кое-что я все же знаю о нем точно. Возможно, лучше, чем кто бы то ни был.
Я знаю, как громко колотится его сердце под моей ладонью.
Знаю, как заполошно пульсирует синяя венка на виске, когда я тянусь к нему поцелуем.
Знаю, как моментально покрывается мурашками его кожа, когда слегка прикусываю плоский коричневый сосок.
Знаю, как он гортанно стонет, когда я облизываю головку его члена.
Знаю и… люблю.
Люблю сама стонать и выгибаться в его руках.
Люблю задавать темп и лишь строго шептать «тш-ш-ш» на его попытку ускориться.
Люблю запах нашей общей страсти и крики-всхлипы-рыки в унисон.
Люблю и... хочу.
Хочу засыпать в его объятиях и просыпаться, оплетенная его ногами и руками.
Хочу видеть свое отражение в его глазах цвета штормового неба.
Хочу вдыхать его неповторимый аромат, от которого кружится моя бедная голова.
Хочу знать, что он любит меня.
Но не готова ответить тем же.
Эти прекрасные желтые розы в моих руках не виноваты в том, что когда-то, давным-давно, мою первую, несмелую и трепетную влюбленность, готовую сорваться с губ признанием в любви, грубо осадили гадкими словами.
«Может, тебя отпи*дить, чтобы не крутилась под ногами, малолетка?»
Я пережила презрение того, в кого была столь глупо романтично влюблена. Просто стала аккуратнее с признаниями в чувствах кому бы то ни было.
Эти прекрасные желтые розы в моих руках не виноваты в том, что семена идеологии недолюбленного когда-то кем-то секс-гуру Володи легли в благодатную почву.
