Интересно, узнает ли он меня? В детстве мне часто говорили, что я — вылитый мой отец, но я уже не уверен, что в этом утверждении есть доля правды.
Сразу после смерти родителей я помню, как сидел в нашем пустом доме, а незнакомые люди пытались утешить меня, спрашивая, что бы я хотел собрать. Что бы я хотел оставить. Как будто вся моя жизнь может быть суммирована и отправлена с несколькими ящиками одежды.
Я молчал, решив взять только небольшую коробку с памятными вещами. Старую книгу со сказками, которые мама читала мне на ночь, и единственную фотографию, на которой мы были втроем: мама, отец и я. Я прятал их под кроватью у дяди, а ночью, когда горе прокладывало себе путь через мои внутренности и обхватывало горло, заставляя меня чувствовать, что я не могу дышать, я доставал их. Я сжимал в руке их неподвижные лица и плакал в подушку, представляя, как голос моей матери читает мне сказки со счастливым концом.
Но однажды ночью, вскоре после моего приезда, дядя нашел их. Я умолял и просил, стоя на коленях, как жалкий пёс, готовый на все, чтобы сохранить те крохи, которые у меня остались. Но его это не волновало. Его не интересовало ничего, кроме послушания и боли. И в ту ночь он позаботился о том, чтобы я узнал, что значит и то, и другое. Он держал меня на коленях, обещая вернуть мне мои вещи, его тонкий нож пронзил мой торс, проливая кровь, и от этого зрелища страх сковал мою душу. Он рассказал мне, как ненавидит моего отца, как его тошнит от моего лица. А после того, как он лишил меня всякой невинности, он сжег все вещи и смеялся, пока я плакал, стыд и мучительное горе смешивались с послевкусием его мерзкого удовольствия.
Но мои слезы быстро высохли, и я поклялся никогда больше не позволять им падать.
В течение многих лет я пытался удержать в памяти их лица, звук их голосов и запах их волос. Но, как и все остальное, воспоминания исчезают. Разумом слишком легко манипулировать, даже нашему собственному подсознанию. Факт становится вымыслом или, по крайней мере, извращённой версией правды. И прошлое становится искаженным и размытым.
— Мы встречаемся с ним в пещере Каннибала, — голос Ру вырывает меня из моих мыслей.
Мои брови поднимаются, удивленные тем, что Питер хочет встретиться именно там.
Пещера Каннибала — это заброшенная пещера глубоко в лесу, примерно в полутора часах езды от города. Ходят слухи, что в пятидесятые годы она использовалась правительством для хранения военного оборудования, но уже давно заброшена. Случайные туристы то и дело проходят мимо, но по большей части это пустое место, слишком скрытое за густыми деревьями, чтобы даже бездомные могли найти там убежище.
Ру усмехается, откидываясь на спинку стула и зажигая сигару.
— Итак, где ты был прошлой ночью? Я попросил близнецов собрать новую партию, думал, ты будешь там, чтобы осмотреть товар.
Мои внутренности скручивает.
— Я был нездоров. Близнецы могут с этим справится сами.
— Но они не знают оружия так, как ты.
— Были какие-то проблемы?
— Насколько я знаю, нет.
Я киваю.
— Ну, если возникнет проблема, я прослежу за этим.
Ру хмурится, поднимая тыльную сторону руки вверх, словно готов ударить по воздуху.
— Сколько неуважения вылетает из твоего рта, малыш. Клянусь Богом.
— Да ладно тебе, Руфус. Ты один из единственных живых людей, которых я правда уважаю.
Он затягивается сигарой.
— Да, и… я не сказал этого в тот день, но спасибо за подарок.
Я морщусь, мой желудок сжимается.
— А теперь не надо на меня наезжать, малыш, — продолжает он. — Просто дай мне сказать то, что я должен сказать.
Вздохнув, я встаю, иду к глобусу в углу его кабинета, где хранится бренди, наливаю себе двойную порцию и кручусь вокруг. Лед звякает о края стакана.
— Ты — самое близкое, что у меня когда-либо было в роли сына, — говорит он.
Мое сердце бешено колотится в груди, пальцы сжимают бокал так сильно, что отпечатываются на коже.
— И я знаю, что ты не любишь сентиментальную брехню, поэтому я сделаю это быстро. У нас много врагов. И я просто хочу сказать… — он прочищает горло. — Я рад, что у тебя есть моя шестерка, малыш.
Сухожилия в моей челюсти напрягаются, я сжимаю зубы, давя комок эмоций, застрявший в горле. Я наклоняю свой бокал в его сторону.
— Каждую ночь.
— И прямо до утра, — подмигивает.
В первый и единственный раз я встретил Питера во время «семейного отпуска», что на самом деле означало, что у моего отца, Артура, были дела в Америке. Я никогда не знал, чем именно он зарабатывал на жизнь, кроме того, что он был влиятельным, и все в Лондоне, казалось, знали и почитали его. Я знал, что у него был деловой партнер здесь, в Штатах, которого он часто навещал, обычно без нас. Однако в этот раз была годовщина свадьбы моих родителей, и мама настояла на том, чтобы мы поехали с ним.
На следующее утро за поздним завтраком я познакомился с Питером и его идеальной семьей. В то время я ничего не думал об этом. В конце концов, у меня были родители, которые любили меня, и я никогда ни в чем не нуждался. Тем не менее, по какой-то причине, когда я впервые увидел его, меня охватило сильнейшее чувство неотложности. Я списал это на то, что ненавижу погоду во Флориде. Было слишком душно и жарко. Слишком светло после жизни под пасмурным небом Лондона.
А потом вошла его красивая жена, неся на руках ребенка, которому было не больше года, и держа за руку маленькую девочку с каштановыми волосами и улыбкой, которая протягивала руку и поражала тебя своим сиянием. Их мать была красивой, но она бледнела по сравнению с моей.
Питер улыбнулся и пожал мою руку, мягкая кожа его ладони заставила меня почувствовать себя важной персоной. Почувствовать себя уважаемым. Глупо, но я смотрел на него так же, как на своего отца. А через два дня, когда мы летели домой на частном самолете компании NevAirLand, любезно предоставленном Питером Майклзом, он загорелся, врезался в деревья и убил всех на борту. Всех, кроме меня.
Я никогда не забуду выражение лица моего отца, когда он прочитал рукописную записку, написанную за несколько минут до этого — записку, переданную самим Питером. Я никогда не знал, что живой человек может стать таким же болезненно-белым, как призрак.
Именно этот образ преследует меня сейчас, когда мы едем по затемненной дорожке к входу в пещеру Каннибала. Хруст гравия под шинами вторит моим внутренним ощущениям, когда я понимаю, что мне придется усилия, чтобы не убить Питера прямо на месте.
Старки паркует машину и оставляет фары включенными — единственный способ осветить черноту ночи.
И вот он стоит, прислонившись к Rolls-Royce, в зеленой рубашке на пуговицах и темных брюках. Его люди стоят чуть впереди, а рядом с ним — потрясающая светловолосая женщина.
— Ты готов, малыш? — Ру смотрит на меня. — Будь сердечен, хорошо?
Я поднимаю брови.
— Конечно, Руфус.
— И не называй меня Руфусом в его присутствии, ради всего святого.
Ру выходит из машины первым, и я следую за ним, позволяя свету приземлиться на него, пока я прячусь в тени, не желая, чтобы Питер меня увидел.
— Ру, я полагаю? — голос Питера разносится по воздуху, заставляя мой желудок вздрогнуть.
Ру ухмыляется.
— Это я. Ты бы знал это, если бы пришел в первый раз.
Питер наклоняет голову, его седеющие волосы покачиваются при этом движении.
— Прошу прощения, я уверен, что ты понимаешь, почему я послал одного из своих людей первым. Конфиденциальность и осторожность имеют первостепенное значение.
Я засовываю руки в карманы, большой палец резко трётся о дерево ножа, пытаясь заглушить стук своего сердца.
— И кто же это? — спрашивает Ру, махнув рукой в сторону женщины, стоящей позади Питера.
Питер оглядывается на нее.
