Руки-крюки, по самые ветки в крови.
Чужая, своя — уже не разобрать.
— Не бурчи, Карелин, я…
Она приглаживает его чернявые волосы, иногда коротко поглядывая на Романа.
— Все было замечательно, — наконец говорит Кира.
— Будет еще лучше, — вздыхает он ей в скулу.
Рассветом Роман просыпается как серпом за шею оттянутый — видимо, застрял на пороге кошмара, но зырящий чернью образ рассеяло утро.
Кира привычно сопит, прижав ладонь к виску.
Он садится в кровати, намереваясь идти на кухню поработать, и — какие же хорошенькие у нее сиськи, лучше вида только их же мякоть на ощупь.
Будить Киру он находит похабным свинством, и, наспех одевшись и отлив в унитаз, перемещается в главную комнату. Мыться неохота, вообще ничего неохота. Кофемашина гудит слишком протяжно, с ней явно что-то не так.
В накопившихся сообщениях и обновлениях черт ногу уже только в гипсе протянет, но Роман вычленяет два-три ключевых момента, на котором стоит сфокусироваться.
Он набирает Лешего.
— Давай как ты предлагал первый вариант. Обсуди с Кириллом и пусть они уже тогда сегодня подъезжают к сохранной на Пятигорской. Но без пристава к ней отдельно. Пусть будет с Тимуром. Первый вариант, Лешей.
С длинной тирадой соратника он согласен полностью, но ничего это не меняет.
— На потом это оставь, как может быть. Послушай, никаких заскоков и трений нет сейчас вокруг. Даже Кулак в норме.
Читает новости наискосок, но глаз выхватывает самодовольное лицо ублюдка.
Собственной персоной, вторым блоком на главной интернет-площадке, многоуважаемый мэр города.
Роман дает себе слово не читать даже заголовков интервью, но после второй чашки кофе помнит уже каждую букву ответов.
Глава 11 КАРЕЛИН
Менеджер по фиксированным активам наконец дозванивается до него перед обедом персонально, напоминая о заказе самолета в Гонконг — через три недели планируется Никому Нахрен Не Нужная Встреча крупных клиентов инвестиционного банка, в который Карелин недавно перетянул часть портфеля.
По рекомендации Фрезя. Будь он неладен, безумец, и хорошо что не звонит.
Последующий разговор с ассистентом по поводу бронирования дальнемагистрального самолета наталкивает его продырявленную с сегодняшней ночи — как решето из стекла — башку на мысль.
На сообщение о том, что кто-то подъедет и возьмет у нее документы для заказа заграничного паспорта, Кира реагирует мирно, но подчеркнуто ничего не расспрашивает.
На сходке по поводу недавних разборок мусорного бизнеса Карелин наблюдает как Лешей вдалбливает что-то борзой молодежи, а затем Ринат переругивается с половиной толпы из-за покупки гребанного дрона — что-то Ринат сильно мутит с этими браконьерами в последний месяц — и решает написать ей прямо с вопросом, куда она хочет полететь в ближайшие выходные. То есть через дня три.
Нормальный вопрос ведь?
Они сядут в машину, потом пересядут в самолет, потом в другой стране — из машины в отель, а из фойе отеля в номер. И даже необязательно безвылазно… лежать в номере. Можно прогуляться пару раз. Никто их в другой стране не знает, и все это… все это тут — сомнения, проблемы, споры — будет столь далеким.
Тем более, она никуда не ездит, а так хотя бы развеется.
Он, конечно же, живого места на ней не оставит в ближайшие дни в любом случае, но пусть хотя бы…
… Карелин сам не знает что это за «хотя бы». Наверное, пусть хотя бы в других местах: странах, городах, комнатах. Там, где может дышится свободнее. Ему.
Может, и Кире будет дышаться свободнее.
Деловой день тянется мерзкой, прилипчивой слизью. Встреча с Серовым, как всегда, коротка и по делу, и наемник снова исчезает.
Роман говорит с Кулаком по телефону: беседа бесит их обоих, но ввиду последних государственных пертурбаций — обоим надо и обоим приходится контактировать. Едва ли не сквозь зубы.
Кулак — необузданный чертяка, и Роман мог бы его уважать, если тот наконец бы очнулся и легализовался. Василий у них непризнанный король столицы, так сказать, де юре, а де факто — зачерпнул бездонным ковшом власть в самые сложные времена. Времена перемен и разборок после смерти деда. Власть, которую мог бы деюре унаследовать Карелин, но ему давным-давно похуй. Его устраивает этот город и этот масштаб. Но вот Кулаку не похуй.
Детдомовец Василий думает, что Брусу все на блюдечке досталось, с серебряной ложкой. А еще Василий в глубине души считает, что Брус — посмешище, а не криминальный авторитет, но вряд ли произнесет подобное вслух — ибо посмешище или нет по законам братвы, а вьебашить Карелин может сильнее, чем большинство паханов вместе взятых.
Многое из этого почти что правда, согласен Карелин с Кулаком, но только не все.
Далеко не все.
Кое-что… вообще не досталось.
Через час она отвечает, что не знает, куда хочет поехать, а затем чередует скептицизм с фразами, заканчивающимися только вопросительными знаками. Но если категорически не хотела бы — то отрезала бы сразу. Сомневается и не доверяет.
Карелин уже по второму кругу третьего десятка напредставлял, как он всласть оттрахает ее сразу по приезду в отель, и как усадит прямо на себя перед ужином и Кира будет беспомощно задыхаться, кончая и кончая, и как она позволит ему удерживать запястья и будет метаться под ним, а он будет долбиться и долбиться…
Рома смотрит в прорезь меж двух настольных мониторов и мышцы по всему скелетному каркасу заходятся слабым, коротким спазмом.
Ему стоило выбрать кабинет с окном, потому что сейчас как раз не мешало бы посмотреть во внешний мир. Но, конечно же, он выбрал тогда этот склеп, просторный и дальний, и ни разу не вспоминал об отсутствии естественного света.
Впервые в жизни ему плевать, что он — чертовски мерзкое животное, непригодное и лишнее. Плевать, потому что он тут уже на максимуме самоконтроля и дисциплины. Через ушко иголки он нынче выпускает себя наружу из многотонной махины сумасбродства и ярости. Махины, пожирающей топливо души денно и нощно, расплескивая адовый суп из кипятка и отплевываясь шипящими искрами.
Вот сейчас — это и есть его предел. За гранью сразу обрыв: высоты неисчесляемой, если смотреть вниз — дна не видно.
Впервые близко смирение, что ничего он с собой уже не поделает.
Надо хотя бы только так продержаться, но, блядь, как она сжимала его изнутри и тянулась со всхлипами, прижималась сладкими порозовевшими грудками, позволяя ему лизать и засаживать, лизать и засаживать, и мять соски без остановки, и это он еще не зашел в нее достаточно глубоко, вчера — это недостаточно глубоко, и, запечатываясь клещами, зубцами, оковами, он должен продержаться вот так дальше, с легкими срывами, но присутствием контроля, должен и продержиться, не слетая с катушек окончательно и не отпугивая ее…
Он предлагает Рим или Барселону, и она соглашается на Рим, и он собственноручно пишет менеджеру в частный офис забронировать то и это, и спланировать так и сяк.
Есть симпатичный бутик-отель в квартале от Испанской лестницы, и нужно зарезервировать хоть один приличный ужин. В разгар лета Рим тошный и душный, но он не будет тащить ее сразу в туманы Тосканы или ущелья Сардинии. Слишком уединенно и изолированно, она почувствует себя контролируемой, если рядом будет мало людей, а местность — слишком необъятной.
Карелин собирается не напортачить, поэтому на ресорты они полетят потом. Вдруг знакомые моря и курорты и острова и деревушки и кэмпы — сотни, на самом деле — приобретают иные образы у него в голове. Красочные и любопытные. Теперь он сможет поехать туда с ней. Может угадает, где понравится, а где — нет. Сам он перестал таскаться по заграничным Аманам и мишленовским кабакам несколько лет тому назад. Только иногда бронирует что-то хорошо знакомое для встреч с Фрезем, который, наоборот, в последнее время оприходовал отельную жизнь.
Хорошо хоть можно откинуть напряжение о случайной встрече с родителями, так как они тоже перестали путешествовать после того, как Карелин-старший впихнул себя в кресло мэра.
