и все счастливы.
— Кофе, — напомнил Андрей, и шепотом произнес: — Не трясись, как заяц, Лизка. Все хорошо будет.
— Или не будет, — отвернулась я к шкафчику. — Папа тебя убьет, а мне придется помогать ему скрывать преступление.
— Ты справишься, — хохотнул Андрей, и сел за стол.
Точно. Бессмертный.
— И что это значит? — заговорил папа, а мама встала за его спиной, и положила руки ему на плечи.
Разминает их. Успокаивает.
Папа у меня шебутной, взрывной. Мама говорит, что по молодости он чудил, да и сейчас тоже на многое горазд…
… и шутить любит. Видимо, страсть к весельчакам у меня от мамы. Только сейчас папа не особо весел.
— Я переехал сюда, мы с Лизой соседи, — пояснил Андрей. — Насчет прошлого…
— Насчет прошлого, в котором Лиза плакала? — перебил папа. — Из-за тебя плакала. Много, долго. Попросила из Екатеринбурга ее увезти — трясло ее, я до сих пор помню. У меня филиал, но я плюнул на это, увез семью сразу же, и наезжал иногда по делам. Дочку было страшно одну оставить, я от нее долго не отходил, как и Надя, — кивнул он на маму. — Что ты хочешь сказать? Что прошлое пусть останется в прошлом, а сейчас все по-новому, и можно доводить мою дочь? Опять? С чистого листа?
Андрей опустил глаза, но я успела заметить в них вину. И сожаление.
Я тоже сожалею… только понять себя в этом не могу — я жалею о том, что так убивалась, что доверяла, что расписала нашу с Андреем жизнь на годы вперед. Но о наших с ним отношениях я не жалела никогда.
Мы ругались — не постоянно, но часто. До хрипоты спорили, доводили друг друга, затем мирились. И это было так круто! Нет, я бы и без этих качелей прожила — без ссор, без споров, но только с ним.
— Никита Борисович… — начал Андрей, и папа вздернул брови.
— Давайте спокойно, — напомнила мама, и Андрей кивнул.
Папа сможет сдержаться, интересно? Я ведь ему все выложила — что Андрей не уважал меня, ходил по тусовкам, где, скорее всего, изменял мне. Про разговор этот подслушанный, ставший последней каплей. Обнимала отца и плакала, что не могу в этом городе оставаться. Папа уговаривал хоть неделю подождать — документы забрать, дела по работе перестроить, но я… не могла я в тот момент.
И папа сдался. Забрал нас, и мы уехали, а следующие недели для меня как в тумане были. Даже к психологу меня водили — очень уж родители переживали. И я выкарабкалась.
А тут опять Андрей, чтоб его.
— Все же, давайте выйдем, — попросил Андрей.
Я вскинулась, да и мама тоже, но папа пообещал:
— Мордобоя не будет.
И уже когда оба они — и папа, и Андрей, вышли в коридор, до нас донеслось:
— Наверное.
… как говорится, жила была девочка.
Сама виновата.
АНДРЕЙ
Мы вышли на крыльцо, но Никита Борисович кивнул на дорожку, и мы отошли дальше.
— Чтобы не подслушивали.
— Ясно. А… Лизе и правда так плохо было?
— Да, — отрезал он. — Думаешь, если дочка улыбается и огрызается — значит, она всегда такая? Лиза ранимая очень, а ты обидел ее.
— Не так все было, — поморщился я.
Черт, вот не виноват я! Не мой косяк, что Лиза подслушивала, и напридумала себе ерунду. Я тоже мог бы обвинить ее в том, что не доверяла — ну как бы я мог кинуть ее, если говорил, что люблю? А она…
… плакала. Плохо ей было, и от этого сейчас плохо уже мне самому.
Почему-то казалось, что Лиза тогда фак мне фоточкой послала, и в том же духе продолжила — подарки мои вышвырнула, например, и продолжила такой же оставаться. Веселилась, язвила… с гребаным Витькой связалась!
Нашла лоха, блин.
… интересно, а она спала с ним?
Кровь бросилась в голову при мысли об этом. Нет, даже знать не хочу… да и ясно, что спала. Лизка — горячая, с чего ей было монашкой жить? Но хотелось бы именно этого — чтобы ни с кем после меня не была.
— То есть, ты ни в чем не виноват?
— В чем-то я точно виноват, — пробурчал я отцу Лизы, ведь я не хотел, чтобы Лиза по мне плакала.
Страдала.
Не только потому, что от этого неприятно, а потому что… хм, обычно когда кто-то долго переживает — потом искренне ненавидит объект своих слез. Время, сука, лечит, и все такое.
— Рассказывай! — поторопил Никита Борисович. — Сейчас я больше всего хочу тебе морду набить за то, что дочке голову морочил, и сейчас снова объявился, но…
— Но?
— Но я понимаю, что иногда женщинам лишь бы обидеться и придумать беду. Да и любят они все вывернуть наизнанку, переиначить слова и поступки, додумать и нафантазировать. Так что рассказывай, — велел он.
И я рассказал.
Про свои планы в бизнесе. Про то, что терпеть не мог жить на деньги брата, и подрабатывал, где только мог, хотя вполне имел возможность оставаться обычным мажором — тачки, телки, тусы, терки и прочие «Т».
Рассказал, как искал избалованных богатых мальчиков на тусовках, и приседал им на уши, чтобы вложились в дело. Как налаживал контакты, как добывал деньги. И как хотел переехать на время.
— Лиза услышала этот разговор. Я терпеть не могу объяснять кому попало то, что касается только меня, и сказал… хрень сказал, — поморщился я. — Вроде, что Лиза останется здесь, а я буду там, и отношения — это фуфло. Но мало ли что я сказал какому-то долбанату? Лизу я бы не кинул, я ее любил и люблю, — сжал кулаки, все еще злясь и на Лизу, что сбежала, и на себя, из-за того что речь не фильтровал. — У нее учеба, а мне в то время на учебу было плевать. Я не собирался таскать ее с собой по дешевым хатам, по новым городам, где я бы целыми днями на работе пропадал, а она бы ждала дома — и ни родни, ни учебы, ни друзей. Зачем? Я бы приезжал к ней, а как наладилось бы, простите, забрал бы к себе. А Лиза поняла все так,
