прицепом?
Замужество — это последнее, о чем я сейчас думаю. Что-то не получается пока представить рядом с собой кого-то. Более того — представить, что когда-то я сама этого захочу.
Так что, делать аборт ради какого-то призрачного мужика я точно не стану.
— Я не буду от него избавляться, мама, — произношу на одной ноте, но достаточно твердо, чтобы она поняла мой настрой.
— Как не будешь, Настя?! Ты собираешься навязать нам своего… — быстрый кивок на область моего живота, — нагулянного?.. Ты нас спросила?
— Это ваш внук! — не выдерживаю я, — ты что несешь, мама?!
Глухое раздражение и упрямая решимость в одну секунду трансформируются в агрессию. Приняв вертикальное положение, я подтягиваю колени к груди и инстинктивно двигаюсь в противоположную от нее сторону.
— Внук? Да ты даже не знаешь, от кого он? Зачем нам такой внук?!
— Знаю!
— От кого же?
— Я говорила… от одного парня, мы расстались, он уехал. Все.
Я придумала эту версию, имея в виду Диму. Он действительно подписал военный контракт и на днях собирается уезжать.
— Что за парень? Почему он тебя бросил? Из-за беременности?
— Неважно, мам! У нас было всего один раз, потом мы расстались.
— Случайная связь! — поднимает палец вверх, — и зачем тебе ребенок от такого?
— Затем, что и мой ребенок тоже! — это последнее, что я ей говорю, после чего отворачиваюсь к стенке и закрываю глаза.
Она долго еще ругается, доходя до личных оскорблений. Потом, давя на мою жалость, тихо плачет. И, наконец, ничего от меня не добившись, уходит.
Я, выжатая эмоционально и физически, лежу не шевелясь. До слуха то и дело доносятся мамины рыдания. Потом тихий бубнеж папы, под который я в итоге и засыпаю.
А просыпаюсь от страха, что на меня спящую кто-то смотрит. Распахиваю глаза и, вглядываясь в темноту, вижу сидящего на полу у кровати Алешку.
Шмыгая носом, он трет лицо.
— Леш, ты чего?.. Ты плачешь?
— Настька! Не слушай их!
— Кого?
— Родаков! Не слушай. Не ходи на аборт! — шепчет он сбивчиво, — нельзя же детей убивать!
— Я не слушаю…
— Я тебе помогать буду! Честное слово! Гулять там… стирать… Хочешь?..
Брат что-то переворачивает в моей душе. Расшатывает, сотрясает изнутри. Горячий ком быстро движется к горлу и увлажняет мои глаза.
Перед тем, как из меня вырывается первое всхлип, я успеваю спрятать лицо в подушку. Рыдаю так, что грудь болит.
Алешка, обняв со спины, пытается успокоить, испуганно лепечет, что он нас с малышом никогда не бросит. Будет помогать, даже если родители ему запретят. Обещает, что и по ночам вставать будет и подгузники ему менять, лишь бы я его родила.
Когда слезы заканчиваются, а сил реветь совсем не остается, я переворачиваюсь на бок и, пожалуй, впервые прижимаю к своей груди голову Алешки. Целую в макушку и приглаживаю взъерошенные волосы.
— Я его оставлю. Все хорошо будет.
— Правда? Ты обещаешь?
— Обещаю. С такой поддержкой мне ничего не страшно.
Брат смущается, быстро успокаивается и превращается обратно в самого себя.
— Только если он по-большому сходит, подгузник сама будешь менять!
— Договорились! — смеюсь я.
На том и порешили. При молчаливой поддержке брата я ухожу в глухую оборону. Родители предпринимают еще несколько неудачных попыток «достучаться до моего разума», после чего папа сдается, а мама объявляет мне бойкот.
Кроме того, неожиданно на мою сторону встает бабушка. Узнав от Алешки, какую позицию заняли мои родители, заявляет, что заберет меня к себе и не разрешит им видеться с внуком.
Но мама капитулирует лишь после того, как срок беременности переваливает за 12 недель, после которых аборт противозаконен. Разговаривает со мной через губу, но хотя бы больше не закатывает скандалов.
Подругам я признаюсь, лишь когда попадаю в больницу на сохранение и слетаю с практики. Сказать, что они в шоке — это не сказать ничего. Тася, уверенная, что у меня от нее никогда не было секретов, и вовсе обижается. Дуется два дня, а потом не выдерживает и приезжает ко мне в больницу с фруктами и ирисками, к которым у меня обнаружилась внезапная любовь.
Тогда же позвонил и Греховцев. Оказалось, он думал, что с беременностью я тогда его развела. Снова спрашивал про срок, и я снова соврала.
А еще мне часто пишет Карина. Гораздо чаще, чем Лизе и другим девчонкам. Вроде бы искренне интересуется моей беременностью и почти каждый день заваливает совместными с Киром фото.
Клубы, рестораны, уютные кафешки, горнолыжный курорт, куда они вдвоем ездили на новогодние праздники. Красивые снимки на фоне ночного города и в его машине. Фото того, как они, обнявшись, сидят на диване в его квартире и смотрят фильм.
С некоей долей благодарности я подолгу рассматриваю эти снимки. Каждый из них как прививка от болезни по имени Греховцев. Свидетельствами их счастья я выжигаю свои чувства. Вырубаю остатки тоски и боли.
Я хочу научиться радоваться за них. Отпустить все обиды и простить Кирилла.
2 года спустя.
Кирилл.
Положив голову на подголовник сидения, пытаюсь расслабить шею и плечи. С утра за рулем, миллион дел и херова туча встреч. Оформление и организация работы новой строительной фирмы — это не кассиром в супермаркет устроится. Но тем не менее, я пока не жалею, что оставил работу в министерстве и вернулся в родной город.
Дышится мне здесь легче и простора для деятельности несоизмеримо больше. Год, что я отсидел в кабинете министерства тоже не прошел даром. Опыт и полезные связи лишними не бывают.
Но хочется мне самостоятельности, созидания, а не деградации у монитора компьютера.
Я озвучил идею отцу и брату. Оба поддержали и обещали посильную помощь, но сразу предупредили, что она не выйдет за рамки должностных полномочий. А мне и не надо. Я сам хочу.
Глянув на часы, решаю набрать Карину. Уже пятнадцать минут, как мы должны были ехать в ресторан отмечать ее новую работу. Пока тыкаю пальцем в телефон, случайно цепляюсь взглядом за девушку в коричневой куртке и такого же цвета шапке. Толкая перед собой коляску, она проходит мимо моего капота.
Я провожаю ее глазами и не могу отделаться от чувства зарождающейся в груди смутной тревоги. Что-то знакомое в ней чудится, а что именно, не пойму.
Наклонив коляску так, чтобы передние колеса въехали на тротуар, поднимает ее за ручки и катит мимо подъезда, из которого вот уже пятнадцать минут, как должна была выйти Карина.
В этот самый момент дверь открывается, и моя девушка летящей походкой
