поездка домой: ноги ватные, в голове пусто. Не знаю, как выйду из автомобиля.
Долго стою у дома, осматриваю фасад. Мысленно прощаюсь со всем, что здесь было.
Ещё пару дней назад в нашей спальне горит тусклый свет. В окне комнаты Эммы странно — темно, не включен оранжевый ночник в форме полумесяца. Набираю полную грудь воздуха, захожу в дом.
Микеланджело сидит в кромешной темноте в гостиной, совмещенной с коридором. От его неожиданного присутствия вздрагиваю. Надеюсь на какие-то слова.
Кругом оглушающая тишина.
— Так и продолжишь молчать? Будешь играть эту тошнотворную понимающую роль?
На глаза выступают слёзы, хотя больно здесь сделали не мне.
Безмолвие продолжается.
— Даже не наорешь на меня, не скажешь, что думаешь? Тебе настолько на меня плевать?
— Закрой свой рот, — хрипит не своим голосом — жестким, колким, отчаянным, — как ты можешь мне это говорить?
По телу пробегают неприятные мурашки. Становится холодно. Микеланджело тяжело дышит. Закрывает лицо ладонями, медленно качает головой и облокачивает локти на колени.
Я стою у двери, не рискуя сделать шаг. Не могу зайти вэтот дом без разрешения. Чувствую, что теперь и навсегда мы — чужие люди. Осторожно кладу ключи на плитку. Все кончилось.
— Эмма у мамы, — говорит тихо, почти безэмоционально, — привезут завтра.
— Она останется с тобой, — случайно срывается с мох губ.
Микеланджело поднимает голову и я вижу его лицо: болезненное, разочарованное. Никогда не видела на нём подобных эмоций. Он быстро качает головой, словно пытается избавиться от морока, не может поверить услышанному.
— Ты хоть когда-нибудь любила?
Его голос дрожит.
— Хоть кого-нибудь?
Дыхание сбивается.
— Кроме себя.
Он резко встает, поворачивается и с размаху бьет по бетонной стене. Ещё раз. И ещё. Молча избивает, несмотря на боль и осыпающуюся штукатурку.
Белая краска багровеет пятнами, на изящных костяшках выступает кровь. Он продолжает, но мне не страшно.
Я знаю, что он бы никогда не сделал мне больно.
Вторник. Сейчас.
Воспоминание вызвало болезненную улыбку. Чувство вины перемешалось с глубоким стыдом. Завариваю крепкий черный чай в обе чашки: не думаю, что Солсбери откажется посидеть со мной некоторое время. Не хочется, чтобы отказывался. Страшно находиться одной.
«Что ты ему сказал?
Почему Брайан уехал?»
Дверь в коридоре небрежно хлопнула — доктор неосторожно вышел из ванной комнаты. Непроизвольно вздрогнула и тихо хихикнула — он тоже не идеален. Выверенные в кабинете движения не работают в новых условиях. Достаю молоко и подливаю нам двоим в чай.
«Попробую, что ты пьешь».
Солсбери стоит в дверях и удивлённо улыбается, ловя меня на этом занятии — превращении чая в напиток на его лад.
— Вы перелили молока, — бросает тихий смешок, — это уже не британская классика, а азиатский сутэй-цай.
— Доктор, — вдруг смеюсь вместе с ним, — сколько странной информации хранится в Вашей голове?
Он пожимает плечами и садится за островок кухонной стойки, ожидая своей чашки — даже не пришлось предлагать или уговаривать. В его присутствии становится спокойнее.
— Микеланджело не был монстром, — я не поняла, почему и зачем продолжила законченную на терапии тему, — помню день, когда вернулась домой и увидела его отчаяние. Он не пытался сделать мне больно, не скандалил и потом не дал никому меня оскорблять. Единственное, что выбило его из колеи — мой добровольный отказ от дочери. Я сразу сказала, что Эмма останется с ним. Мне казалось, что это должно его немного обрадовать или успокоить, но…
— Он любил Вас, — делает осторожный глоток и широко улыбается, заглядывая в чашку. — по-своему, не так, как Вам хотелось, но любил. И его не могло утешить такое решение: тогда мистер Моретти понял, что Вы никогда не нуждались ни в нём, ни в вашем ребенке и совместной семье.
— Тогда почему… — замялась, опустив голову вниз — ответ уже был в голове, просто его не хотелось принимать.
— Признайтесь себе, — говорит мягко, почти шепотом, — Вам станет легче. Это — огромный шаг для дальнейшего морального восстановления.
— Я вышла за него замуж, потому что испытывала чувство вины за свое спасение? — умолкаю, испытывая болезненное жжение в груди: терпимое, необходимое.
— Родила ребёнка, — слова летят под грузом тяжелых осознаний, которые невыносимо держать в себе, — чтобы отплатить за всё, что он для меня сделал. Не хотела ранить его чувства: заставлять жалеть о том, что он был добр ко мне, влюбился и вытащил из лап смерти. Хотела показать, что это всё было не зря.
«В горле пересохло.»
Делаю глоток и встречаюсь с одобрительным, теплым взглядом доктора. Он едва улыбается и медленно кивает.
— Как Вам чай с молоком? Я разбавляю его в других пропорциях, — переводит тему, словно ничего не произошло, — но так тоже интересно.
— Не так плохо, — улыбаюсь в ответ и чувствую, как с души падает огромный камень, что мешал полноценно дышать многие годы, — я должна поговорить с Миком?
— Вы никому ничего не должны, Мисс Магуайр, — он ставит чашку на стол и осторожно поглаживает себя по скуле, — Вам нужен этот разговор?
— Да, — срывается с губ прежде, чем я успеваю проанализировать возможные риски.
— Тогда поговорите, — на лице пробегает удовольствие от проделанной работы.
— Сегодня я хотела отказаться от терапии, — вдруг меняю тему, невольно пожимая плечами, — Вы серьезно меня задели в кабинете. Было очень обидно и больно.
— Знаю, — он коротко кивает и снова делает глоток, не сводя с меня темных глаз, — прошу прощения за неприятные эмоции, я бы ни за что их не вызвал без особой необходимости.
— Теперь знаю, — без смущения смотрю на него в ответ, — спасибо.
«Впервые мне не хочется спрятаться от проницательного и глубокого взгляда».
Искренняя сдержанная улыбка. Хочет сказать что-то ещё, но его прерывает тихая вибрация звонка.
Он достаёт телефон, и я случайно замечаю контакт — Джессика.
«Наверное, ей неприятно, что он здесь. Со мной. Ещё и полу-избитый из-за меня. Откуда он взял мой адрес? И зачем поехал следом?»
— Вы не против? — Солсбери смотрит на меня и указывает головой на экран мобильного.
— Это же Ваша девушка, — стараюсь изобразить безразличие и неловко пожимаю плечами, — ответьте, она наверняка переживает.
«Почему мне вообще грустно из-за наличия у него отношений? Он — мой психотерапевт. Интересный, умный, привлекательный мужчина. Нет ничего удивительного в том, что у него роман с юной прехорошенькой блондинкой».
С благодарностью кивает, встаёт изо стола и отходит в коридор. Мне хочется подслушать их диалог, узнать, что он ей скажет, но это — слишком личное. Я не должна лезть в его жизнь.
Тем более, что уже в клинике увидела достаточно — и мне это совершенно не
