Когда же кончится эта ночь? Еще очень нескоро. А что, если солдаты не уйдут с наступлением дня? Она долго так не выдержит. Надо что- то сделать, как-то отвлечься.
— Расскажи мне о себе, Линк.
Господи, ей совершенно неинтересно знать его биографию. Если бы она задумалась, то поняла, что он отлично чувствует ее настроение, ощущает, как напрягается ее тело, даже догадывается о ее мыслях. Ей лучше не знать, как внутри у него все горит от желания.
Линк вбежал в дом, буквально на несколько минут опередив солдат. Он ворвался в гостиную и стал отдавать команды. Сообщение Джо о том, что Керри ушла, взбесило его. Не сдержавшись, он несколько раз выругался, успокоив себя, что дети все равно ничего не поняли. Он спрятал их в холодном темном подполе, успокаивая себя, что лучше прятаться там, чем попасть в лапы наемников.
Только страх за ее жизнь заставил его сдерживать гнев. Линк вспомнил, что видел небольшой ручей недалеко от деревни. От самого дома к нему вела тропинка, и он решил, что Керри может быть именно там.
Ужас сжал ему горло, когда он представил, что солдаты найдут ее, беззаботно плещущуюся в прохладной воде. У Линка было всего несколько минут, чтобы спрятать одежду и Керри. На эротические фантазии, от которых он не удержался бы в любой другой ситуации, времени не было.
Он знал, что мокрая рубашка облегает красивую грудь, подчеркивая напрягшиеся соски, которые так и манят прикоснуться к ним языком. Линк лежал рядом с Керри, слушал ее дыхание и едва сдерживал себя, чтобы не дотронуться до ее груди. Когда она перевернулась на спину, было так соблазнительно просто наклонить голову и… Господи, он сходит с ума!
Он ощущал бедром ее упругую попку, такую сексуальную, что кружилась голова. Керри шевельнулась, и Линк едва не застонал.
Он старался не обращать внимания на ее волосы, посеребренные лунным светом и рассыпавшиеся красивой волной совсем рядом. Глаза в ночном свете стали темными, как сапфир. А эти губы сводили его с ума. Линк вспомнил их сладковатый вкус и отвел взгляд.
Если он проведет так всю ночь, то на рассвете будет готов немедленно предстать перед вратами ада, если судьба подарит ему шанс обладать этой женщиной.
Ему просто необходимо отвлечься. На что угодно. Только бы не думать о том, о чем мечтает больше всего на свете.
— Что ты хочешь знать? — хрипло спросил он, цепляясь за ее вопрос, как за спасительную соломинку.
— Где ты вырос?
— Сент-Луис.
— Тяжелое детство?
— Вы даже не представляете, леди, — сказал он с издевкой.
— А где твои родители?
— Оба уже умерли. Меня воспитывал отец. Мама умерла, когда я был ребенком.
— И братьев и сестер нет?
— Бог миловал.
— Почему ты так говоришь?
— Потому что мы и так бедно жили. Отец работал на пивоваренном заводе, и я после школы был предоставлен сам себе до позднего вечера. Отец был грубым, упрямым и много пьющим человеком. Все его амбиции ограничивались желанием заработать денег на оплату жилья и бутылку виски. Забота о сыне — последнее, что интересовало его в жизни. Как только я повзрослел, сразу ушел из дома. После этого я видел его лишь дважды.
— Что с ним случилось?
— Однажды они напились с другом и шли куда-то. А он упал и умер. Сердечный приступ. Его похоронили рядом с мамой. Я тогда был в Азии. Все подробности узнал из письма.
Керри не знала, что и сказать. У нее не было знакомых, которым пришлось пережить такое.
— А когда ты занялся фотографией?
— В школе. Я что-то натворил… уже не помню что, меня отправили в класс журналистики и поручили делать стенгазету. Я получил камеру и был в наказание назначен фоторепортером. — Он усмехнулся. — Я ее сломал и удрал.
— А где ты ходил в колледж?
— Колледж? — Он опять усмехнулся. — Камбоджа, Вьетнам, Африка, Ближний Восток — вот мой колледж. Я получил образование в Бейруте, в лагерях беженцев в Нигерии и Эфиопии.
— Ясно.
— Сомневаюсь, что можешь себе это приблизительно представить.
Керри уловила в голосе обиду, но не могла понять, то ли он злился на непутевого отца, то ли на отсутствие образования, или на все сразу. Она решила не уточнять.
— А ты? Какое у тебя было детство?
— Прекрасное. — Керри не могла сдержать улыбки при воспоминании о том золотом времени, когда не случился еще тот позорный скандал и все лопнуло как мыльный пузырь. — Мои родители тоже умерли, но они воспитывали меня оба.
— Ты, конечно, посещала приходскую школу.
— Да, — призналась Керри.
— Дай-ка я сам догадаюсь. Ты носила синий сарафан и белую блузку. На голове тебе делали высокие хвостики. А еще белые носочки и черные туфли. Ты никогда не пачкалась и была очень опрятной.
Керри рассмеялась:
— Очень точно.
— Ты изучала латынь и другие гуманитарные дисциплины.
Она кивнула, вспоминая, как подростком была вынуждена сидеть с родителями на приемах в гостиных, слушала скучные разговоры, тогда как ее больше интересовала музыка «Роллинг Стоунз». Она всегда знала, каким прибором надо пользоваться за столом, и не забывала поблагодарить хозяев за приятный вечер.
— Да. Работа моего отца предполагала частые переезды. Возможно, мы когда-то находились с тобой в одном и том же месте.
Эти ее слова от души повеселили Линка.
— Милая моя, ты не знаешь даже названий тех мест, где мне довелось побывать.
— Я не такая наивная.
— По сравнению с вами, сестра Керри, Ребекка с фермы Саннибрук вела просто распутную жизнь.
Она не видела его лица, но хорошо представляла это презрительное выражение. Узнав о его детстве, Керри понимала, насколько они разные люди и почему он считает ее неприспособленной к жизни.
Они помолчали, думая каждый о своем, и незаметно заснули.
Керри вздрогнула и проснулась.
— Что это?
— Ш-ш-ш. — Линк приложил палец к ее губам. — Всего лишь дождь.
Она почувствовала, как на нее упали несколько крупных капель.
— Господи, — проворчала Керри. — Только этого не хватало.
Через некоторое время потоки воды стали стекать с больших листьев, которые свисали над их головами и просачивались сквозь одежду. Керри попыталась пошевелить руками и ногами, разминая затекшие мышцы.
— Я больше не могу здесь находиться. Надо выбираться.
— Нет, — резко ответил Линк.
— Ну, хоть на минутку. Размяться.
— И что это тебе даст? Когда вернешься обратно, будет еще неприятнее. Нет, Керри.
— Можем попытаться вернуться в дом.
— Хм.
— Нас никто не заметит. Мы проберемся в дом и спрячемся в подполе с детьми. Они, должно быть, напуганы до смерти.
