Глава 6
Ничто не могло подготовить Крис к встрече с семьей Кавано. Познакомившись с отцом Майка, она боялась встречаться с его матерью. Перспектива встретить их всех приводила ее в ужас. Но она не могла придумать причину отказаться. Она работала до двух в День благодарения, и Майк, поскольку не работал, предложил посидеть с детьми, а потом пойти на ужин и попробовать индейку среди клана Кавано.
Действительно клан. Интересно, о чем они ее спросят? Может, спросят, спала ли она с ним? Как ей сказать «нет»? Вежливо? С негодованием? Или разочарованно? Или они спросят, как долго она пробудет у него? Что ей ответить? «Послушайте, Майк добрый и щедрый, и ему нужна моя маленькая семья, чтобы пережить свое горе, а мне — его сила и дружба, так что, пожалуйста, не вмешивайтесь»? Или: «До двадцать шестого декабря»?
— Так, значит, это Крис, — произнес Кристофер Кавано, брат Майка, почти одного с ним возраста. — Рад, что вы пришли. Вы не выглядите такой уж несчастной. Все идет хорошо после большого пожара?
— Мы работаем над этим, — ответила Крис, чувствуя слабость и нервную дрожь.
— Моя жена Стейси. Стейси, это Крис. Палмер, верно? Моего партнера зовут Палмер. Расти Палмер. Вы знаете кого-нибудь с такой фамилией в Сакраменто?
Она не знала.
Кристофер Кавано работал ортодонтом. Его жена Стейси управляла его офисом. У них было трое детей, самый старший носил брекеты. Следующим был Мэтью. Жена — Максин. Трое детей четырех, шести и восьми лет. Затем Морин — иногда они называли ее Мо — и ее неирландский, некатолический муж Клайд. Морин, медсестра, была в халате, так как больницы, подобно супермаркетам и пожарным департаментам, работали и в праздники. Она казалась уменьшенной женственной версией Майка: курчавые каштановые волосы, яркие зеленые глаза и жизнерадостная широкая улыбка, характерная для всего семейства Кавано. Затем был Томми, профессор, его жена Сью и двое маленьких детей. И наконец, Маргарет, самая младшая, двадцати шести лет, художник-график, и ее муж Рик, а также ее огромный живот, свидетельствующий о том, что скоро в семье Кавано будет еще один внук, номер одиннадцать.
Десять детей. Четырнадцать взрослых. Мэтти, будучи все время на ногах, постоянно получала нагоняй от невесток за то, что так тяжело работает. Они называли ее мамой, а собственные дети звали просто Ма. Было забавно слышать, как, например, ортодонт говорит: «Ма, слушай, Ма, у нас есть пиво к этому матчу?» А дети называли ее Ба, словно возглас удивления; ничего необычного вроде бабули или просто бабушки. Все называли своего отца и дедушку Большим Майком, а более крупного Майка конечно же — Маленьким Майком.
Крис напрасно беспокоилась о том, что именно они могут спросить. Они все болтали так много, что с легкостью могли и не заметить ее присутствия, исключая тот факт, что они естественно приняли ее.
— Гравюры? — удивленно воскликнула Марджи. — Маленький Майк сказал, что они имеют отношение к Макнайтам? Не смешите меня! Он не покупал даже пепельницы! Дом обставляла я! Правда, он не пустил меня наверх. Держу пари, у него нет даже занавески для душа.
— Есть у меня занавеска, ребенок!
— Неужели? Какого цвета?
— Не важно. Тебе не обязательно знать цвет. Я не беспомощный.
— Готова поспорить, что коричневого. Или зеленого. Ну же, зеленого?
— Красного, — сообщил он.
Марджи рассмеялась, держась за свой большой живот.
— Красного? В голубой ванной?
— Выглядит хорошо. Даже здорово. Скажи ей, Крис. Ведь правда выглядит здорово?
Крис представила их всех, шестерых, рожденных в течение десяти лет: как они росли здесь, в доме с четырьмя комнатами и одной спальней, ссорились или смеялись, иногда ругались, так, как сейчас делают их дети.
Мэтти управляла ими всеми. Она устраивала их там, где, как ей казалось, им будет лучше всего. Она собирала карточный столик и усаживала за ним детей с раскрасками в конце гостиной, где ее дети — ее мужчины — смотрели игру, поэтому споры за карандаши смешивались с криками, если забивали мяч. Женщины сидели в гостиной и кухне и разговаривали о доме, детях, работе. Старшие дети играли в комнате, которая раньше была гаражом. Крис узнала, что ее переделали в комнату после того, как трое старших детей Мэтти и Большого Майка покинули дом.
Кэрри сначала испугалась. Она даже отшатнулась, но Морин увлекла ее к своим пятилетним и трехлетним детям. Скоро Кэрри уже играла и вела себя как обычный ребенок. А Кайл болтал. Кэрри некогда было разговаривать с ним, поэтому он общался с другими, забирая игрушки, а затем предлагая их другим, обговаривая свои условия. Здесь, где было так много Кавано, никто не смотрел с неодобрением на то, что делают дети, будь то милые поступки или шалости.
В маленьком доме стало жарко и так тесно, что Крис казалось, будто она в ловушке; но все же она никогда не чувствовала себя такой живой. В этой семье все говорили и постоянно дотрагивались друг до друга. Даже мужчины. Кроме, может быть, Большого Майка, который был в роли патриарха, позволяя другим подходить к нему. Дети подходили охотно и часто. «Большой Майк, открой вот это», «Большой Майк, какой это цвет?», «Большой Майк, это красный или розовый?». Они карабкались на него, о чем-то спрашивали, требовали внимания. Он казался слегка отчужденным, скучающим, но вытер нос четырем малышам собственным старым платком.
Крис, боявшаяся, что они с подозрением отнесутся к ней, увидела, как Большой Майк притянул к себе Кэрри, и поспешно отвернулась, чтобы не разрыдаться. Кэрри, смотревшая, как другие дети делятся с Большим Майком своими достижениями и неудачами, приблизилась к нему, держа в руках рисунок. Она уставилась на него. Он держал в руках газету, что казалось для него естественным, даже в кругу такой большой семьи. Словно он читал ее, спрятавшись за ней, пока они выясняли свои отношения.
— Большой Майк — значит дедушка? — спросила его девочка.
— Здесь да, — ответил он, взглянув поверх очков.
— У меня нет дедушки. Или Большого Майка.
Он посмотрел на нее, затем сказал:
— Тогда забирайся ко мне на колени.
Она вскарабкалась так легко, словно делала это каждый день. Вместе они рассматривали картинку, которую она раскрасила. Как будто она была одной из них. Детей было так много, что у него не было любимчиков. Или они все были любимчиками.
Праздничный ужин накрыли на нескольких столах: обеденном, полностью разложенном, поцарапанном и в пятнах от многих таких ужинов, кухонном столе для малышей, на котором они могли спокойно все проливать, и двух карточных столиков для детей постарше. Кристофер и Маленький Майк спорили с Томми и Клайдом сначала о каких-то объединениях, а затем о забастовке диспетчеров поездов. Рик и Марджи пытались убедить Большого Майка сделать какие-то вложения, которые, несмотря на весь риск, якобы увеличат его пенсию. Было совершенно ясно, что Большой Майк понятия не имел о том, что они предлагают, и не изменил бы ничего касательно его пенсии, но все же ему нравилась их забота, хоть она и была безрезультатной.
