«Сейчас, — буркнула Вика себе под нос, — нужен ты мне, стручок арабский, мне приставучих чурок и дома хватает».
— Danke schon! — мило улыбнувшись, поблагодарила она почему-то по-немецки. — Auf Wiedersehen!
На причале, уходившем в море метров на двадцать, толкалось довольно много людей. Носилась вездесущая детвора, кто-то прыгал в море, кто-то стоял возле самого края настила и с интересом глядел в воду.
«Что там такое?» — Вике стало любопытно и она тоже стала вглядываться в прозрачную голубизну. Там, будто в телевизионном экране, существовал совершенно иной мир.
Бетонные опоры пирса и небольшие камни, разбросанные то тут, то там, словно горные кряжи, были покрыты колышущейся массой лесов-водорослей. Из чёрных дырок пещер веером выглядывали длинные тонкие иглы, плавно колышущиеся в толще воды, такие же игольчатые шары были разбросаны по дну, а один из них даже медленно передвигался. «Морские ежи» — поняла Вика. Среди буро-зелёной массы водорослей и антрацитово-чёрных игл ежей яркими красными, оранжевыми, жёлтыми, или почти белыми островками возвышались изломанные линии кораллов. Пестрящее сонмище рыб украшало этот почти фантастический пейзаж. Чёрные, белые, прозрачные, жёлтые с полосками, в крапинку, длинные, словно иглы, шарообразные — всё то, что Вика видела только на экране телевизора, сейчас было перед её глазами. Серая тень мелькнула из-под опор пристани, и всё это рыбное великолепие брызнуло в разные стороны, как осколки лопнувшей лампочки. «Мурена», — услышала Вика уважительный шепоток и, скосив глаза, увидала мальчишку лет двенадцати.
— А на человека мурена тоже напасть может? — почему-то шёпотом спросила она.
— Нет, что вы, — совсем по-мужски снисходительно улыбнулся мальчишка, — эта маленькая, она сама людей боится, а вот рыбок мелких жрёт запросто.
— Таких красивых? — непроизвольно воскликнула Вика.
— А ей какая разница?
Ровное гудение мотора отвлекло Вику от разговора. К пирсу причалил небольшой катер. Первым из него легко выскочил крепкий, молодой, но уже с обильной проседью, мужчина, повернувшись назад, он прощально взмахнул рукой и двинулся на берег. Вторым из катера выбрался Олег, неся в каждой руке по аквалангу. Вика удивлённо округлила глаза, будто встреча с Олегом стала для неё полной неожиданностью.
— Привет! Так вот где ты работаешь! — Вика смотрела на его обнаженный, прокалённый солнцем до черноты торс, под тёмной кожей которого перекатывались тугие волны мышц, на обтянутые плавками бёдра, на загорелые ноги, покрытые белёсым пушком выгоревших волос. Она чувствовала непреодолимое желание коснуться его тела, ощутить ладошкой шелковистость кожи и напряжение мускулатуры. — Ой! А это и есть акваланги? — Вика склонилась над аппаратами, положив, словно бы для устойчивости свою ладонь на плечо Олега. Кожа, действительно, была шелковистая и прохладная. — А это что за штуковина? — ткнула она пальцем в какой-то вентиль.
Олег, чуть склонившись над ней, начал давать пояснения, но Вика не слышала, она собственной кожей ощущала скользящий по её телу взгляд.
— Как интересно! — Вика с силой выпрямилась, даже слегка прогнувшись назад, грудь её напряглась под купальником. — Под водой, наверное, просто удивительно!
— Хочешь попробовать? Можем после обеда. Вот только баллоны заправлю.
— Ну что ты, я и плавать почти не умею, так, возле берега бултыхаюсь по-собачьи, а под воду… Да ты что! Я со страху помру! К тому же мы после обеда в город собирались, пошляться.
— После обеда не стоит, жарко будет, лучше вечером, прохладнее, а магазинчики их все до поздней ночи работают. Вечером и я бы мог с вами пройтись.
«Ещё чего, — подумала Вика, — стану я вам с Олькой встречу устраивать, тоже мне, сводню нашли».
— Что ты, — сказала она вслух, — с женщинами по магазинам ходить! Да ты взвоешь через полчаса, а мы до ужина проболтаться собирались. Для нас, женщин, это удовольствие.
— Хочешь совет? Деньги с собою не берите. Так мелочь на воду возьмите — и всё. А то накупите с пылу барахла всякого. Вы сегодня только присмотритесь, купите потом. И ещё учти, тут торговаться принято, они вначале цену заламывают раза в три выше, чем та, за которую продать готовы, и ждут, как её покупатель сбивать будет. Для них в этом весь кайф, если сразу заплатишь, без торговли — это обида, а если полчаса проторгуешься — уважаемый покупатель. Тут можно многое дёшево купить, только торговаться нужно до обалдения. Хотя, честно говоря, покупать здесь нечего, барахло всё, подделка. Но для тех, кто тут в первый раз, всё интересно, всё необычно. Нахватают, нахватают, что ни попадя, а потом выбрасывают.
Они немного помолчали, почему-то избегая смотреть друг на друга.
— Ну я пойду? — то ли спросила, то ли проинформировала Вика.
— Погоди, а вечером, после ужина, вы что делаете?
— Ничего вроде.
— Приходите в бар, туда же, к бассейну, я там буду.
— А если Ольга не захочет, ну устанет после магазинов? — Вика задала вопрос и, затаив дыхание, ждала ответа.
— Смотри сама, я всё равно там сидеть буду. Пока!
Олег легко подхватил два акваланга и зашагал на берег.
Первое воскресенье октября выпало в том году очень рано, числа то ли первого, то ли второго, а так как День учителя праздновали в пятницу, накануне, праздник пришёлся на самый конец сентября.
Уже с утра день мало походил на обычный. Дети шли с цветами, пакетами, на уроках вертелись, шушукались, приодевшиеся дамы-педагогини ходили взволнованно-важные и, принимая поздравления, всякий раз удивлённо округляли глаза: «Ах! Что вы! Ну не стоит, право слово, какая чепуха! Да я и забыла совсем!» В школу проскакивали нагруженные сумками члены родительских комитетов и, тихонько постучав в дверь класса, совали вышедшим в коридор, отнекивающимся учителям пакеты, пакетики и коробки.
В кабинет директора, Тамары Витальевны, народ шёл солидный, не с дохлыми тремя гвоздиками, а, как минимум, с розами или белыми лилиями. В больших пакетах мелькали парадно-несъедобные наборы конфет, ещё какие-то коробки-коробочки. Поздравления шли по известному сценарию. После высоких слов о нелёгком труде педагога, традиционных пожеланий, чмоканий в щёчку с мамами-бабушками, дружеских пожатий рук с папами-дедушками, следовало подношение даров, снова чмоканье-пожимание рук, только теперь уже прощальное, судорожные, не сходящие с лица улыбки, сильно смахивающие на оскал.
К Анне Абрамовне, в её маленький кабинетик на втором этаже, тоже шёл народ. Не так помпезно, без огромных коробок и букетов, но шёл. Тут всё происходило скромнее, незаметнее, можно сказать, интимнее. Конечно, радостные зубастые улыбки, конечно, высокие слова, но коротко, без особого пафоса, потом короткий деловой разговор и быстрое прощание.
