Я икнула от испуга, резко подтянулась на дерматине, отчего голова Станисласа уперлась в мой живот, где до сих пор не смолкало биение моего сердца. Слышал или нет?
– Ты что не спишь? – срывающимся голосом спросила я.
– Холодно, – сказал Станислас, и лукавые искорки зажглись на дне глаз. – Обними меня – попросил он.
Я положила свои ладони на его плечи, и потерла их согревая. Шелк рубашки приятно зажег ладони, от трения проскочила искра, и Станислас, прихватив меня за запястье, притянул к себе.
На миг вперед я угадала его просьбу.
– Поцелуй, – прошептал он.
– У меня помада на губах, – заметила я, – красная, как ты любишь.
– Не страшно, накрасишь снова.
– Мы не одни, кругом люди, – упиралась я.
– Поймут, – уверил Станислас.
Шум, возникший в относительной тишине зала ожидания, привлек наше внимание. Шум состоял из топота мужских ботинок, отрывистых фраз, бросаемых друг другу пятью мужчинами и шевеления разбуженных неожиданным вторжением пассажиров. Я как клещ впилась в губы Станисласа, загораживая его лицо своими волосами. Поцелуй не был нежным, не был он и страстным. Спаянные страхом, мы просто прикусили друг другу губы, что бы ни вырваться и ни броситься наутек, под пристальным взглядом незнакомцев. В прочем, некоторые лица были мне знакомы. Когда мужской басок, настойчиво окликнул нас, я, отцепившись от Станисласа с удивлением, которое придушила при рождении, узнала двух из пятерых наших преследователей.
– Красотка, где же сервис? Что ж ты клиента в общественном месте обслуживаешь? – спросил меня "дяденька", успевший к этому времени сменить светлые брюки на щегольской, с отутюженными стрелками вечерний костюм. Чувствовалось, что работа для него праздник.
– А где поймает, там и обслуживает, – сострил молодой парень, не утративший еще армейского юмора и интереса к девушкам без комплексов.
– Гы, гы, гы! – поддержал его "рожа".
Я скосила глаза на Станисласа и воздала хвалу красной помаде. Лицо его было до неузнаваемости изуродовано нашей "спасительницей". От уха до уха. Я вытерла свои губы, тыльной стороной ладони, усугубив при этом мой и так неприглядный вид. "Армеец" скривился. Он любил девушек легкого поведения, но не на столько, что бы прельститься такой "красотой".
– Ладно, парень, – обратился он к Станисласу, – не тушуйся. Продолжай, видно невтерпёж, бедолага, – пожалел его "армеец".
Упрашивать нас нужды не было, и мы со Станисласом слились в страстном поцелуе.
Еще долго мы не разжимали губ, но наш поцелуй так и не перерос в настоящий.
Испуг долго держал нас в своих объятиях, а мы в объятиях друг друга.
Начало светать, когда водитель междугороднего автобуса, весьма довольный тем, что сумел заработать сто рублей на каких-то сумасшедших, попросивших высадить их на трассе, у старой, заброшенной деревни, выполнил нашу просьбу. Покосившиеся редкие дома темнели заколоченными ставнями, деревенька напоминала старое кладбище, здесь было тихо и немного жутко. За домами располагались заросшие поля, которые когда-то колхозники засеивали овсом, пшеницей или другими культурами.
Сейчас сквозь траву, бурьян и вызвавшие мою улыбку васильки, попадались редкие колосья. За полями темнел лес. Я знала, что за перелеском с левого края массива и небольшой речушкой, которую можно перейти вброд, находится поселок Коровинский, где проживает моя родная тетка Анастасия, сестра моего отца и женщина, которая вырастила меня. Я всегда с огромной радостью навещала свою тетку и моих четверых двоюродных братьев. Старшие братья Виктор и Андрей были уже женатыми мужчинами, и проживали в поселке со своими семьями. Из-за близости областного центра и крепкого поселкового хозяйства молодежь в большинстве своем оставалась работать в сельском хозяйстве, женилась, рожала детей. В поселке есть и детский сад с яслями, и школа и даже училище, где можно приобрести профессии животновода и дояра. Хозяйство поселка состояло из десятка ферм и славилось своей молочной продукцией не только в нашем городе, являющимся областным центром, но и далеко за его пределами. Жители деревни Житино, на земле которой стояли мы со Станисласом, кто умер, кто уехал в областной центр, а кто давно заколотил свой дом и перебрался в процветающий поселок. Мои родственники, в доме которых собирались временно поселиться мы со Станисласом, уехали за длинным рублем на Север, да так и остались там, не найдя в себе силы остаться без льгот, предлагаемых правительством за нелегкую работу и северный быт.
Мой ровесник Филипп, был назван в честь французского актера Жерара Филиппа, горячо любимого моей теткой. Назвать сына Жераром она не решилась, но Филиппом, несмотря на протесты своего мужа, ныне покойного Федора Михайловича, все-таки назвала. Мы с Филиппом учились в одном классе, и мне он ближе всех моих братьев по духу. Младший Роман, учащийся десятого класса поселковой школы, обожает машины и мечтает стать автомехаником. Роман переживает сейчас первую влюбленность в соседскую девочку Анюту, весьма привлекательную особу и ученицу одиннадцатого класса, что понижает шансы Романа на взаимность.
Такая насыщенная и современная жизнь была отрезана от нас уже упоминаемыми перелеском и речушкой, а мы стояли на обочине пригородного шоссе и смотрели на заколоченные глазницы оставленных ветхих домов. Я подала Станисласу руку и сделала попытку приободрить его.
– Наш дворец второй, с левого конца деревни, – сказала я и подтолкнула Станисласа к заросшей тропинке.
– Как в американских фильмах о городах-призраках… – отчего-то шепотом произнес Станислас, – я не кинорежиссер, но на такой натуре только фильмы ужасов снимать.
– Ты боишься? – нарочно прошипела я, приблизив растопыренные пальцы к лицу Станисласа.
– Не боятся только дураки, – обиженно сказал Станислас.
– Ну вот, мы пришли, – сказала я, открывая скрипучую, разбухшую от дождей и палящего солнца калитку. Пройдя по дорожке, с проросшей, через покрывающий ее щебень, травой, я просунула руку под наличник окна, выходящего на продавленное крыльцо, и достала ключ. Он проржавел, дожидаясь своих хозяев, променявших прохладу средней российской полосы на северный холод. Я протерла его пучком травы, которая росла на участке в неисчислимом количестве. Всунув ключ в личину замка, я с трудом провернула его. Замок щелкнул, но дверь не открывалась.
– Станислас, помоги мне, – попросила я, – наверное, дверь покосилась.
Станислас подпер ее плечом, и она со скрипом нехотя пропустила нас в дом. В доме, как в склепе было промозгло и сыро. Несмотря, что на дворе лето, дом, не ощущая человеческого тепла, не пропускал в себя тепло солнечное.
