Я завязала волосы в два хвостика и опустила на лоб челку. Они заставили меня накрасить губы ярко красной помадой, и мое сходство с куклой из сексшопа только увеличилось. Мы шутили и беззвучно смеялись, зажимая рты ладонями. Станислас как-то по-особому смотрел на меня, изучая мое изменившееся лицо, я ведь стала похожа на его богиню. Выдав Галине последние инструкции, Станислас велел всем отдыхать. Мы снова оказались на моей тахте в непосредственной близости друг к другу. Я закрыла глаза и затаила дыхание. Сердце билось так, будто из дырявого мешка, со стуком, на пол сыпались горошины. Рука Станисласа легла на мой плед. Сквозь ткань я чувствовала ее тепло, и оно разливалось по моему животу, там, где она совершала поглаживающие движения.
– Станислас… – почти простонала я, возражая.
Он приподнялся на локте, приблизил свое лицо к моему, и потянулся к губам.
Остановившись в миллиметре от моих губ, он прошептал:
– Я долго ждал этой минуты. Не противься. Пожалуйста.
Я не противилась. Он захватил мои губы своими, и мое тело стало предательски отвечать на его ласки, в то время как разум призывал остановиться. Руки и губы Станисласа не чувствуя препятствий вытворяли фантастические вещи, я читала об этом в "Энциклопедии для молодоженов", когда захотела быть немного подкованной хотя бы теоретически. О стыде я не думала, я полностью сдалась на милость победителя. Я покорилась моему господину, и послушно поднимала бедра, опускалась на локти и лишь сжимала зубы, преодолевая боль, и зажмуривала глаза. Тело мое кричало. Я казалась себе разорванной на куски. Станислас походил на зверя, ошалевшего от крови, он не в силах был остановиться и прекратить мои пытки. Он вознамерился добиться моего оргазма, и если бы не мои слезы, он вдавил бы меня в пружины моей девичьей тахты. Приблизившись к пику, он впился в мои губы поцелуем, и я почувствовала его стон, раздавленный нашими языками. Он долго не отпускал меня, целуя припухшие губы, лоб, шею, мои ослепительно блондинистые хвостики волос. Я мечтала о свободе и душе. И опять он не отпустил меня. Сказал, что в душ мы идем вместе, что прений не будет, и я выбрала из двух зол меньшее, сгребла с тахты испорченные простыни и, поддерживая Станисласа, посеменила в ванную. Станислас ожидал меня под струями теплой воды, а я задержалась у зеркала.
Женщина.
На меня смотрела миловидная женщина с немного уставшим, но сияющим лицом, словно она знает секрет и хочет им поделиться, но обещала хранить его в тайне. Этот секрет жжет ее изнутри и от этого ее лицо светится. Легкий румянец стыда при воспоминании о прошедшем, шум воды и фырканье обнаженного мужчины за шторкой ее ванной комнаты.
– Сашенька, ну где же ты?
– Ключи от квартиры, корм для Базиля, деньги на всякий случай, заплатить за телефон и прочее… в общем, не поминай лихом, – я прощалась с Галиной и давала ей последние наставления. – Галина, не мне тебе говорить, кто бы ни спрашивал, ты нас не видела, Станиясласа не видела никогда, со мной отношений не поддерживаешь.
Я чмокнула Галину в щеку, Базиля в нос. Станислас поблагодарил ее за помощь, щекотнул кота за ушком и кивнул мне головой "пора". Мы находились в квартире Галины. В полной экипировке. Выходить будем от нее, если на площадке гости, то мы друзья Галины. Галина чуть ранее сняла замки с чердачных дверей в нашем и последнем подъездах. Путь открыт, главное разыграть по нотам, а там свобода. Мы вышли на лестничную клетку. Никого. Галина тихо закрыла за нами дверь, и мы бесшумно стали подниматься по лестнице, к двери, ведущей на крышу. Тяжелая дверь с трудом оторвалась от металлических наличников, я подперла ее плечом и удерживала за ручку, избегая удара о стену. Приложив дверь к стене, мы, прошагав еще несколько ступенек, оказались на крыше. Дул теплый летний ветерок. Какие-то странные птицы, нахохлившись, сидели на усах телевизионных антенн. Гудрон, нагретый за день, проминался под весом наших тел. Сланцы Станисласа со смешным чмокиванием отрывались от него. Неподходящая обувь для побега. Снова тяжелая дверь, ступеньки, грохочущий лифт, в котором я, держа Станисласа за руку, просила его крепиться, стараться не хромать и изображать влюбленную парочку под хмельком. Станислас закрыв глаза, кивал головою. Первый этаж. Наш выход. Вуаля.
Мы тащились по темному, с редкими фонарными столбами двору. Двое на лавочке, в песочнице, под детским грибком. У нашего подъезда один и еще один виден сквозь стекло освещенного подъездного окна, у почтовых ящиков. При нашем появлении они будто напряглись, и напряженность эта ощущалась в воздухе, в исходящем от асфальта тепле. Шарканье наших шагов раздавалось по всему двору. Где-то в доме залаяла собака и странные птицы, вспорхнув с крыши нашего дома, перелетели на соседний. Мы шли и молчали. Проигрывая ранее эту ситуацию, мы решили, что надо о чем-то говорить, ссориться, но сейчас мы шли и молчали. Паника стала охватывать меня, язык мой не поворачивался от страха, горло сжал ужас.
– Зараза, – вдруг пробасил Станислас. – Не дала с Вадиком поговорить. С тобой, что ли общаться? Выдра.
– Поговорить…- закривлялась я, словно твердая рука дернула меня за веревочки.
– Всё надо называть своими именами. Выпить.
– Ну и выпить, так что ж?
– Выпить у вас с Вадиком не получается, а получается, нажраться, – говоря это я подхватила Станисласа под руку и со злостью поволокла к выходу со двора.
– Выдра! – заревел Станислас.
Мужики хмыкнули. Происходящее веселило их. Мы, ускорившись на последних метрах, дали последний залп:
– Иди, скотина, из-за тебя теперь на такси раскошелишься, не в метро же с такой рожей… – причитала я.
– Тебя же с такой рожей пускают и ничего, – покачиваясь, заявил Станислас.
Мужской смех раздался из песочницы. Стукнув Станисласа кулаком по спине, я потащила его к проезжей части. Уехать бы быстрей, и как назло ни одного частника.
Пройдя еще несколько метров, мы остановились в спасительном далеке от моего дома.
В зале ожидания, на автовокзале я посадила Станисласа на обитую дерматином скамейку, а сама встала в очередь за билетами. Я то и дело поворачивала голову и смотрела на Станисласа и на двери в зал. Станислас держался неплохо, большую часть нашего пути мы проделали на стареньком "Москвиче", с разговорчивым и добродушным водителем, выехавшим, как он выразился, "бомбить" по ночному городу.
Желающих ехать в ночь, на автовокзале было немного, пять человек к кассе, передо мной, и с десятка два на дерматиновых скамейках. Люди основательно располагались на ночь, подкладывали под головы ручную кладь, укрывали немногочисленных детей кофтами или пиджаками, доставали свертки с бутербродами на поздний ужин.
