Медальон, так сблизивший их, было решено подарить Николе.
Фаустина уехала, а Божена стала с трепетом готовиться к встрече с Венецией. Она ехала на родину деда впервые.
Небольшой катер, рассекая зеленоватые волны, приближался к берегу. Сквозь стекло, забрызганное дрожащими от ветра каплями воды, Божена смогла разглядеть дома, будто столпившиеся на берегу в праздничном ожидании.
«Неужели я сейчас просто сделаю шаг и войду в город, о котором с детства мечтала?» – Божена поморщилась от ощущения какой-то невесомой обиды: слишком легко сбывалась ее мечта. Но чем ближе они подплывали, тем роднее казался ей пейзаж, – даже в груди защемило так, будто она возвращалась домой.
Катер приближался к молу, и перед ее глазами, как в восточной сказке, предстал фасад Дворца Дожей – изумительный мираж в сиянии розовых ромбов, покрывающих легкое тело строения.
На берегу она пробыла недолго: ее и спущенный за ней багаж тут же подхватил гондольер, оказавшийся расторопней других.
– Гостиница «Atlantico».
И они вновь поплыли.
От обилия воды, постоянно звучащей, сверкающей, проникающей в ноздри неповторимым венецианским запахом, у Божены кружилась голова. Она оказалась совсем в другом мире, на другой планете! Сухопутная Флоренция, город, будто написанный потускневшим от времени маслом на потрескавшемся холсте, – и Венеция, сочащаяся, пропитанная морем, словно губка… Божене казалось, что, если она коснется рукой позеленевших от сырости камней, из них тоже польется вода.
Проплыв немного по Большому каналу, в обрамлении ажурных узоров удивительно легких, будто подвешенных над водой дворцов, сверкающая черным лаком гондола грациозно свернула в полутень совсем узкого канала и, неторопливо следуя в веренице других, заскользила вдоль дремлющих домов с их заржавевшими воротами и облупившимися стенами. Но в них, в этих обычных венецианских домах, было ничуть не меньше прелести и очарования, чем в известных всему миру дворцах.
Отовсюду смотрели на Божену каменные львы, гирлянды цветов увивали окна и стены, а на одном из балконов она заметила деревце, вцепившееся корнями в горсть щебня и земли. И подумала, что прекрасная Венеция так же мужественно держится за крошечные острова скупой лагуны корнями свай, умудряясь цвести там, где это почти невозможно.
Они проплывали под низкими мостиками, и их серо-зеленая изнанка светилась: это солнечные блики, пробежав по воде, извивались на влажных каменных сводах блестящими змейками.
За очередным поворотом канал сузился так, что движение здесь было возможно только в одну сторону, – и Божене показалось, что шершавые камни встающих прямо из воды домов могут коснуться ее щеки.
Монотонно толкались о дно длинные шесты, лениво переговаривались между собой гондольеры; везущий Божену напевал что-то, и вода делала его пение еще протяжнее и печальнее.
Белоснежное белье, протянутое тут и там высоко над водой, было похоже на занавес и напоминало о том, что в Венеции есть не только зрители, но и участники спектакля, ежедневно играющие роль жителей этого фантастического города.
Но вот гондола ткнулась острым носом в подгнившие зеленые сваи, торчащие из воды рядом с темными мраморными ступеньками, которые вели в гостиничный дворик, и Божена, чуть пошатываясь, ступила наконец на твердую землю.
До открытия карнавала оставалось два дня. Завтра к вечеру должны были приехать Иржи и Никола. Томаш, по плану Божены, должен появиться перед самым открытием: еще из Флоренции она известила его телеграммой о забронированном номере и о желательном сроке приезда.
«Так будет лучше, – думала она. – У него не должно быть лишнего времени, чтобы освоиться здесь!»
Божена сидела в номере «Atlantico» в кремовом венецианском кресле с круглой спинкой и изогнутыми ножками и, теребя свои непослушные локоны, смотрела в окно на голубей, пьющих воду из круглого фонтанчика и лениво расхаживающих по вымощенной красноватым камнем «кампиелли» – маленькой площади.
В дверь постучали, и, получив разрешение, в комнату вошел портье. В руках у него был поднос с маленькой супницей, вином и булочками, которые так аппетитно пахли, что Божена забыла обо всем. Она дала ему на чай и, оставшись одна, тут же взялась за обед.
Она заказала одно из многочисленных блюд с экзотическим названием, которые преобладали в гостиничном меню. И теперь, подняв крышку, с любопытством разглядывала содержимое супницы.
Отведав пару ложек, Божена внезапно узнала вкус: «Да это же тот самый суп, который готовила бабушка Сабина по старому рецепту деда! Бабушка никак не могла запомнить названия, и в конце концов мы так и прозвали его – „суп без названия"». Божена раскрыла меню и прочла: «Кастратура». Да, попробуй запомни! И она будто вновь очутилась в большом пражском доме.
…Воскресенье. Раннее утро. Бабушка, пока все еще сладко спали, успела сходить на рынок и варит теперь этот воскресный «суп без названия». «Мясо ягненка, капуста брокколи, – ворчит добродушная бабушка, – может быть, в Венеции это продукты и обычные, а здесь полрынка обойдешь, прежде чем все это разыщешь. Но чего не сделаешь ради влюбленного в тебя итальянца!»
Скрипят деревянные ступени – это бабушка идет наверх будить Америго: церемония продолжается, нужно снять пробу. А когда проснутся остальные, бабушка с дедом уже будут сидеть в уютной столовой, свежие и нарядные, а посреди тщательно сервированного стола будет дымиться огромная голубая супница, распространяя по дому пряный аромат, знакомый седовласому Америго с детства…
Воспоминания умиротворили Божену. Она позвонила, и когда поднос унесли, переоделась в свою любимую байковую пижаму, мягкую и просторную, и зашла в ванную с двумя стрельчатыми окошками, аккуратно зашторенными. Открыв дорожную шкатулку с косметикой, достала флакон с настоянными на морской воде лепестками васильков. Смочила льняную салфетку, положила ее на лицо и прилегла на обтянутую полосатым сукном кушетку у окна.
Маска успокоила обветрившуюся на морском ветру кожу – Божена впервые за последние дни, полные суеты и забот, расслабилась. Окунувшись в полудрему, ее сознание заскользило мимо воспоминаний и образов последних недель, вдруг зацепившись за чье-то незнакомое лицо… И Божена вспомнила: это было лицо итальянца, который смотрел на нее на Старом мосту накануне Рождества. Но почему же это воспоминание так взволновало ее сейчас?! То, что обычно было подсознательно связано с Томашем, сейчас явилось в образе человека, которого Божена даже не знала и, скорее всего, никогда больше не увидит. «Как это странно», – подумала она и, не давая себе окончательно проснуться, перешла в спальню, нырнула под легкий газовый балдахин, скрывающий уютное ложе, и мгновенно заснула. Всю эту ночь ей снились светлые чудесные сны.
