Чем посмертие отличается от жизни? Тем, что тебя больше не обуревают тревожные мысли. Не нужно учить стихи, которые я не понимаю и не способна прочувствовать. Какая к едрене фене аптека, какой фонарь?!
Я словно исчезла. Это даже в какой-то мере приятно, когда тебя нет. Покой дорогой.
Кромешная тьма плавно перетекла в свет.
Фильмы врут. Ни мамы, ни папы я в белой молочной пустоте не встретила. Вообще никого. Видимо, мертвецы попрятались от меня по углам. Это как в мультике «Маша и Медведь», где зверьё ныкалось по норкам, когда в поле зрения появлялась Маша.
Эх, так пусто, что даже скучно. Никаких тебе посмертных откровений, флешбэков, разговоров с духами и поучительных «а-та-та». М-да, не так я представляла себе встречу с создателем.
Я ходила в молочной дымке пустоты, глазела по сторонам, но так никого не нашла. Ни души.
Увы, с тихой смертью мне не свезло. Иначе кто бы вам сейчас рассказывал эту историю?
Очнулась я в своём бренном теле, с открытым, напрочь пересохшим ртом и вставленной в него трубкой.
Ой-ёй, эти трубки повсюду! И вставлены не только в рот… Кошмар какой! Кто сотворил со мной такое извращение? Может, таксист оказался маньяком, и теперь я его подопытная крыска?
Да так замучил меня этот маньяк, что я и пошевелиться не могу. Тело словно обколото транквилизаторами: вроде чувствую, что руки-ноги есть, но они не работают. Кровь мне что ли пускал, кровопивец несчастный?
Только глаза открылись. С сотой попытки, ага.
Меня точно чем-то накачали.
Вместо тёмного сырого подвала мне открылся скучный белый потолок. Такой я видела в больницах. Везде он примерно одинаковый: плохо замазанные швы плит, из которых местами вывалилась штукатурка, неровная побелка с пупырышками и кое-где в углах посеревшая от времени паутина.
Может, я в плену у сумасшедшего учёного? Иначе откуда трубки?
Вдруг вместо потолка пред мои очи возникло подозрительно знакомое лицо. Правда, обрамлено это лицо было не в привычные тёмно-русые с проседью волосы, а грязно-белый коротко стриженый ёжик.
— Э-э… — издала я звук, нечто среднее между кряканьем и стоном.
— Наташа! Наташа! Ты меня слышишь? — спросил взбудораженный Костя, и мне на щёку упала его слеза.
Да блин! Похоже, я что-то пропустила.
Ещё трубка эта противная в горле… Радует хотя бы, что я не в лапах маньяка.
Мне снова открылся страшненький потолок, а Костю куда-то сдуло. Однако вскоре он вернулся вместе с врачом.
Суровая тётенька посветила мне фонариком в глаза и авторитетно заключила:
— Очнулась.
Ну ясен пень, очнулась! Я тут, блин, больше всего на свете хочу вытащить трубку изо рта и попить, а мне зенки насильно разжимают. Изверги.
Я показательно захрипела, показывая, что трубка мне житья не даёт.
— Сделайте же что-нибудь! Она задыхается! — неверно растолковал мои хрипы Костя. Паникёр.
Зато врачиха ловко вытащила из моего рта всё лишнее.
Фух! Наконец-то! Хоть рот освободился. Языком можно пошевелить. А то такое ощущение, что моя попа корнями приросла к койке.
Чтобы меня догадались напоить, пришлось по-идиотски причмокивать губами. Наконец, сработало и это, хотя глотать, пока лежала в отключке, я, похоже, разучилась. Подавилась и закашлялась после первого же глотка.
Да что со мной стряслось-то? Тело, алё!
Костя, шмыгая носом и жалобно глядя на меня, спросил:
— Наташа, как ты?
— Кхе… — попыталась я что-то произнести, но это оказалось не так-то просто. Пришлось прочистить горло, и тогда с горем пополам получилось прохрипеть: — Седой дяденька, а вы кто?
Нет, ну, конечно, я помнила, кто такой Костя, но не смогла отказать себе в маленькой причуде. Невинная шутка, и только. Капля мёда в бочке дёгтя.
Не выстрелило.
Костя шарахнулся от меня, как от чудища заморского, и закрыл себе рот рукой, как это делают недавно помянутые мной маньяки своим жертвам.
Ой…
Врачиха тем временем и усом не повела. Осматривала, ощупывала и сгибала мне руки-ноги.
— Она… Она ничего не помнит… — упаднически выдавил Костя.
— А вы что хотели? Девочка только что вышла из комы. После таких травм овощами становятся. Скажите спасибо, что очнулась.
— Да ладно, чего вы, — просипела я. — Прикалываюсь я.
— Хм, — дежурно усмехнулась врачиха.
Костя как-то странно дёрнулся, метнулся к двери и выбежал вон. Обиделся.
Ну вот. Только ожила, и уже подсуропила родному супругу. Только могила меня исправит.
Когда нас с Костей оставили вдвоём, мне стало неловко. Красноглазый заплаканный мужик, над которым я, не подумав, пошутила, знаете ли, даже у меня способен вызвать приступ раскаяния.
— Прости… — повинилась я.
— Ничего. Главное, что ты жива.
— В аду и в раю от меня все попрятались, вот я и вернулась сюда, — поделилась я впечатлениями. — Там скучно так…
Костя взял мою ладонь и поцеловал её. Я едва почувствовала прикосновения.
— Что со мной? — поинтересовалась я.
— Ты не помнишь? Ты попала в аварию, когда ехала домой со свадьбы, — усилием преодолевая желание снова расплакаться, рассказал Костя.
— Знакомая какая история…
— Да. Тебя спасло только то, что ты была пристёгнута.
— Не могу пошевелиться, — призналась ему.
— У тебя травма шеи и спины. И сильное сотрясение. Врачи вообще никаких позитивных прогнозов не давали. Ты была в коме месяц.
Значит, весь июль.
— Вот засада… — заключила я.
— Я приехал за тобой на свадьбу, но ты в тот момент уже села в такси. Я ехал за вами и всё видел… — он прикрыл глаза ладонью.
— Эй? Теперь-то я точно никуда от тебя не денусь, — попыталась я разрядить обстановку.
Повисла тишина.
Я прислушивалась к собственному телу и, увы, до меня начала доходить серьёзность моего положения. Похоже, ваша неугомонная рассказчица стала инвалидом. Ещё большей обузой Косте.
Отсюда возникает вопрос: а не зря ли я пристегнулась? Хлопнуло бы меня на раз, и проблем нет.
Я слишком люблю Костю, чтобы обрекать его на муки ухода за овощем. А у меня как раз сейчас практически вегетативное существование, несмотря на крамольные мыслишки в голове. Нет-нет-нет! Я ни за что не поступлю с Костей так жестоко.
— Наташа? — прервал мои размышления Костя. — Главное, что ты пришла в себя. Остальное… — он запнулся, — как-нибудь наладится.
— Угу… — машинально ответила я, а про себя решила: не быть этому телу овощем! Чёрта с два! Не для того я с того света вернулась!
Костя ушёл, точнее, его попросили, так как посторонним нельзя оставаться в палате на ночь.
А я лежала… Что мне ещё делать-то? Выспалась за месяц, знаете ли. Думы думались, сила воли кряхтела от натуги, пытаясь пошевелить тем, что не шевелится.
Я должна. Должна встать на ноги. Ну, хоть пальчиками пошевелить для начала.
***
На следующий день ко мне заглянула Елена Николаевна, тоже растроганная до слёз, но улыбающаяся.
— Девочка моя! Я так рада, что ты жива! — воскликнула она, расцеловывая мне лицо.
— Здравствуйте. Да куда я денусь-то… — вздохнула я.
— Костя бы не пережил… — она печально посмотрела мне в глаза. — Он каждый вечер после работы высиживал возле твоей кровати. Поседел весь…
— Я вот думаю: а вдруг я инвалидом останусь… — высказала я тревожные мысли. — Не хочется мне, чтобы Костя гробил себе жизнь рядом со мной.
— Что ты такое говоришь! — переменилась в лице Елена Николаевна. — Костя тебя так любит! Да и мы быстро поставим тебя на ноги.
Я не стала спорить. К тому же в палату вошёл Костя.
Он поздоровался со свекровью, поцеловал меня, но почему-то не в губы, а в лоб. Как покойника. Постеснялся что ли?
— Наташенька, может, тебе чего-нибудь хочется? — спросила Елена Николаевна. — В больнице кормят не очень, а я могу принести, мне только в радость.
