заставляю себя идти до конца. Будет знать, как мной командовать, а то только и может рычать на меня.
Нахожу ящик с нижним бельем, ухмыляюсь. Ну конечно, кто бы сомневался, что у этого сноба даже трусы самого крутого бренда. Щедро посыпаю все боксеры красным перцем и захлопываю ящик.
Возвращаю баночку на место и погружаюсь в подготовку к завтрашней проверочной.
Уже лежа в постели вижу фары подъезжающей машины и непроизвольно прислушиваюсь к звукам снизу. Сложно спать, представляя Тимофея совсем неподалеку.
Сжимаю веки, и перед глазами тут же вспыхивает воспоминание первого вечера в этом доме, когда я влетела в его комнату. Его прокачанная спина и крепкая задница. Утыкаюсь в подушку и рычу. Чувствую, как все тело окутывает желание. Ко всему прочему память услужливо подкидывает наш поцелуй и как его стояк упирался мне прямо между ног.
Начинаю метаться по кровати в попытке найти удобную позу, но кажется, что даже постельное раздражает разгоряченную кожу. И справиться с этой агонией может помочь только один человек, но я никогда не попрошу его, чтобы он удовлетворил мое желание.
С трудом засыпаю, когда уже виден рассвет, проклиная своего опекуна.
* * *
Утро начинается с отвратительного настроения из-за того, что я не выспалась по вине своего же либидо, которое все никак не хотело успокаиваться. И теперь, стоя под прохладным душем, пытаюсь все же разлепить глаза и не уснуть снова. Есть надежда, конечно, что кофе как-то поможет взбодриться, но его нужно не меньше литра, ещё и разбавить энергетиком.
Долбаный опекун. Куда теперь деваться от назойливых мыслей об этом мускулистом теле, и что может это тело сделать со мной?
Вот неделю он меня не трогал, скучно, что ли, стало?
Плетусь на кухню и настраиваю кофемашину. Следом заходит довольный Тимофей. Волосы блестят от влаги, одет в простую серую футболку и спортивки. У меня от его такого вида глаза лезут из орбит.
– У тебя выходной?
Опекун усмехается и бросает на меня непонятный взгляд.
– У меня не бывает выходных, пигалица. Но работу дома никто не запрещал.
Пожимаю плечами и делаю большой глоток сладкого кофе. Зажмуриваюсь от ощущения, как тепло растекается по венам и все же дарит небольшую бодрость.
Открываю глаза и чуть ли не давлюсь кофе. Тимофей стоит возле гарнитура кухонного и хмурится. Потом переступает с ноги на ногу, а я с трудом сдерживаю смешок. Если он услышит, как я тут веселюсь, сразу все поймет, а у меня нет в планах умереть сегодня.
Я даже успеваю пожалеть, что вообще устроила все это. Но когда Тимофей еле слышно матерится и пытается незаметно для меня оттянуть резинку штанов, я все же не выдерживаю.
– Знаешь, когда в том месте что-то зудит, пора бежать к венерологу, – как можно безразличнее заявляю, пока верчу в руках кружку с остатками кофе.
Лицо Тимофея вытягивается, и он оборачивается ко мне.
– Что за хрень ты несешь?
Пожимаю плечами.
– Ну, ты же не так давно хвастался, что у тебя столько баб, что на меня даже и смысла нет смотреть. Вот я и предположила, мало ли, может, ты про защиту забыл – и вот итог, – по мере монолога сдерживать смешки становится сложнее, но я прикусываю губу.
Тимофей замолкает, видимо, обдумывая мои слова, а потом резко сокращает расстояние между нами и хватает меня за подбородок, притягивая к своему разъяренному лицу:
– Ты че опять натворила, пигалица?
– Я? – хлопая глазками, вцепляюсь в его запястье в попытке отодрать его от себя. – С чего бы мне что-то делать, дядечка?
– С того, бл*, что у меня бабы не было хер знает сколько уже.
– Упс, – закрываю уши, – избавь меня от таких интимных подробностей. Мне неинтересно, с кем ты там спишь.
Тимофей встряхивает меня, как тряпичную куклу, и выдергивает из-за стола.
– Говори давай, что ты там учудила? – в его потемневших глазах затаено обещание расправы, и вся моя бравада слетает. – Кристина…
Этот рык посылает по телу дрожь.
– Ничего такого. Всего лишь твое белье приправила красным перцем.
– Ах ты ж,! – воет опекун и берет меня на буксир.
Тащит меня на второй этаж, а я не успеваю ногами переставлять, чуть ли не висну на нем.
– Куда ты меня прешь?
– Допрыгалась, коза, – затаскивает меня в свою комнату и швыряет на кровать.
– Эй, – пытаюсь встать, пока Тимофей отвлекается и роется в тумбочке.
Достает галстук и снова пихает меня на кровать, задирает руки над головой, а до меня доходит, что он собирается сделать.
– Эй, отпусти меня, – пищу я и дергаюсь, пытаясь скинуть эту тушу с себя.
Тимофей нависает надо мной, и наши носы соприкасаются. Смотрю в его синие глаза, налитые бешенством и злостью, и сглатываю тугой ком в горле.
– Вот уж хрен. Полежи, пока я буду думать, как тебя в этот раз наказывать.
– Да ты в своем уме?!
Тимофей привязывает меня к изголовью и встает. Дергаюсь, проверяя, насколько крепко он меня связал, и рычу от злости. Там все на узлах! Мне не выпутаться.
А он молча берет полотенце и заходит в другую комнату.
– Эй, ты куда? А ну-ка вернись! – ору, дергая руками, но боль от галстука заставляет меня замереть.
Шумно выдыхаю.
Ну вот, блин, дошутилась, дура!
Прислушиваюсь к себе и понимаю, что страха нет. Уверена, что ничего страшного он со мной не сделает. Ну что он может? Снова отшлепать? Так это уже пройдено.
Окончательно успокаиваюсь к тому времени, как Тимофей выходит, и, судя по тому, что на нем ничего, кроме полотенца, обернувшего бедра, нет, он смывал с себя перец.
Тимофей замирает у кровати и окидывает меня потемневшим взглядом, а я от волнения облизываю пересохшие губы, и тут же его взгляд поднимается к моему рту.
А я пытаюсь успокоить ускорившийся пульс. Я вижу капельки, которые стекают по его груди и
