Адели убеждалась, что поступила правильно, и эта убежденность расправляла ее невидимые крылья, и она возвращалась и начинала жить заново. Я очень любила видеть ее такой.
Мы обе оберегали друг друга, как умели. И уж точно мне не хотелось, чтобы Ник доставил моей маме, решившей изменить свою жизнь ради меня, проблемы.
— Отпусти меня, Ник! Мне нечем дышать! Если ты не прекратишь, я все расскажу отцу, клянусь!
Бледные щеки Николаса краснеют, а дыхание становится шумным и глубоким — такое впечатление, что он меня не слышит. Мы в кабинете одни, и я уже сто раз пожалела, что послушалась мисс Эдвардс и не ушла вместе с Пилар. Сейчас любое другое наказание оказалось бы желанным подарком!
За дверью по коридору кто-то проходит, стучат каблуки нескольких ног, и я уже собираюсь исполнить обещанное и позвать на помощь, когда Николас вдруг сам неохотно отстраняется, но руку с моего запястья не убирает. Повторяет упрямо:
— Мне плевать на отца, Утка. Что он мне сделает? Я его единственный сын! Но мне не плевать на Райта! Я так и не услышал ответ, что он хотел от тебя? И почему у тебя разбита губа? Ты что, с ним… сосалась?! — внезапно догадывается. — Отвечай!
Я устала и не хочу это все продолжать. А Ник не отстанет, пока не поверит в то, во что сам захочет.
— Я уже говорила, что только в твоей больной голове могут возникать подобные мысли! — стараюсь, чтобы голос звучал уверенно. — Это не он хотел, а я! Хотела поговорить с ним об Алексе, но Картер оттолкнул меня, потому что ненавидит. Так же, как ты! Что еще ты хочешь знать?! Что он меня ударил? И почему мне кажется, что тебе бы это понравилось?!
Мой ответ Николаса устраивает, и из серого взгляда исчезает волнение. А мне становится до гадливости неприятно смотреть на парня. До того, что высохшие было слезы вновь колют глаза.
— Вы мне оба противны, что ты, что Райт. Не вижу никакой разницы. Я не хочу быть тебе нужна. Никогда!
Настроение Николаса заметно поднимается.
— Отлично, Трескунок! Ну, пока! Увидимся дома!
Всего несколько секунд, и Ник, как ни в чем не бывало, отпускает меня. Отодвигает в сторону, распахивает дверь и выходит. Сразу же в коридоре перейдя на бег, уносится в направлении спортзала и мужских раздевалок, а я наконец-таки остаюсь одна и, обессиленно выдохнув, приваливаюсь плечами к стене.
Душу внезапно тревожит беспокойство и мысль, что однажды для меня всё может закончиться совсем иначе. И что мне, наверное, лучше уехать отсюда — из Сендфилд-Рок. Но что может сделать со своей жизнью семнадцатилетняя школьница?
Ничего. Разве что постараться убедительно соврать сводному брату.
Да, я соврала Николасу, и ни о чем не жалела. Разница между ним и Райтом все-таки была. И для меня — такая же огромная, как зияющая чернотой пропасть.
Что бы лично мне сегодня Картер ни сделал и ни сказал, я поняла, что он был искренен, когда речь зашла об Алексе. За ту боль, которую я увидела в его глазах, я оказалась готова ему простить всё. Потому что теперь мне совершенно точно известно: ему еще хуже, чем мне.
Я даже не вспоминаю о мисс Эдвард и о ее задании, когда, спустя несколько минут, успокоившись, выхожу из кабинета. Оказавшись в пустующем коридоре, задерживаюсь у торгового автомата с напитками, чтобы купить себе бутылку минеральной воды и хоть немного смягчить сухое горло, которое продолжает саднить от разговора с Картером Райтом.
В нем словно остались царапины от его ледяного голоса и злости, но сколько я ни пью, вода не помогает, а остальное я постараюсь забыть.
Оглянувшись, иду в направлении крыла, где длинными рядами расположены шкафчики учеников. Подойдя к своему шкафчику у ниши, открываю его и складываю в рюкзак учебники, которые собираюсь унести домой.
А еще на коже продолжают зудеть следы, оставленные пальцами Николаса, и это сложно оставить без внимания. Я нахожу влажную салфетку и стираю их с шеи снова и снова, мечтая, чтобы этих следов никогда не было, но это не так-то просто.
Скорей бы оказаться дома и смыть их с себя в дýше горячими струями. Как я смывала любые его прикосновения до этого.
О-ох. Я закрываю шкафчик и приваливаюсь лбом к дверце, выкрашенной в желто-зеленые цвета школы Эллисон. Стою так, впитывая холод металла, вспоминая Алекса и всем сердцем желая, чтобы он оказался сейчас рядом — живой и улыбчивый парень, каким я его помню. Взял меня за руку или просто окликнул «Лена!» От его голоса у меня всегда в душе трепетала радость.
Хочется так мало, но даже этому желанию уже никогда не суждено сбыться.
В коридоре за моей спиной слышатся шаги, и меня на самом деле окликают:
— Лена?
Чак Форси и Грегори Батлер — одноклассники и друзья Алекса, показываются из-за поворота, проходят мимо по коридору и, заметив меня, удивляются:
— А ты разве не идешь на стадион? Там уже собралась вся школа! Слышишь? — обращает Чак мое внимание на отдаленные звуки мужского голоса, усиленные микрофоном, долетающие в приоткрытое окно. — Наш директор толкает речь! Похоже, старина Гибсон решил сорвать голос, но отличиться. Говорят, в школу приехал мэр — секретарь Моран постаралась. Так что на стадионе будет весело!
Полноватый Грег тоже смеется и поднимает вверх руку, сжатую в кулак.
— Точно! Наши ребята круто завершили прошлый сезон! Я иду болеть! «Беркуты» — чемпионы! Вот увидите, в этом году они по-настоящему надерут зад школам Линкольна и Святого Патрика, и я буду тем чуваком, кто увидит это собственными глазами!.. Пойдем, Лена! — обращается ко мне. — Сегодня Райта объявят капитаном, не хочу пропустить знаменательный день!
А я хочу. Очень!
— Да, сейчас. Только возьму кое-что. Вы идите, — стараюсь улыбнуться парням, — я вас догоню! Все равно с девочками сяду!
— Ну, как знаешь, — пожимает плечами Грег, и Чак тут же утаскивает друга прочь:
— Пойдем, Батлер, а то опоздаем! Ты и так долго копался с реактивами!
— Легко тебе говорить, а я эту химию терпеть не могу!
Парни уходят, и я снова остаюсь одна. Заперев шкафчик, надеваю рюкзак и, после секунды сомнения, тоже иду следом. Они правы, как бы мне ни хотелось сейчас уйти домой, но если я не приду на стадион — это обязательно заметят остальные. А если позвоню маме и попрошу меня забрать — уже всерьез встревожится она, и об этом точно узнает
