удивляюсь в ответ.
— Сомневаюсь, что деваху он взял из заботы, — морщится Ибрагим, — к тому же, если всем нужен пацан, при чём тут его матушка?
— Теперь понимаю, что спросила глупость… — ворчу и отворачиваюсь к окну.
— Как знать… — отвечает туманно, а я морщусь, пользуясь тем, что он меня не видит.
И тут дверь за моей спиной открывается, Ибрагим бросает беглый взгляд назад, рявкает что-то матом и пытается одной рукой ухватить за ногу вознамерившегося слинять мужика, второй держит руль, виляя по дороге, я судорожно соображаю, чем ему помочь, вижу, как мы вылетаем на полосу встречного движения, а на нас несётся бензовоз, истошно гудя, и выбираю себя. Как потом выяснилось…
Дёргаю рулём, за который, фактически, держится Ибрагим, ухожу от столкновения в последние секунды, сам Ибрагим ныряет в салон, лишившись поддержки, а я слышу самый омерзительный звук из всех, которые мне доводилось слышать. Машину подбрасывает, Шахин возвращается на место, резко виляет на дороге, захлопывая заднюю дверцу, и разгоняется так, что захотелось зажмуриться. Именно это я и сделала, пытаясь не думать о том, что только что произошло.
Не выходит.
Руки ходят ходуном, сердце усиленно качает кровь, но пальцы почему-то холодеют, а лоб покрывается испариной.
— Нужно вернуться и вызвать скорую… — бормочу, глядя на Ибрагима с надеждой, а он слабо морщится:
— После нас ехала фура. Бесперспективно.
— Может, всё же повезло, а? Давай, хотя бы, убедимся…
— У него башка под колесо попала, на скорости в сто двадцать. Повезло, если сдох сразу.
— Я человека убила… — говорю, едва шевеля губами.
— Не неси херни! — злится Ибрагим. — Сука! Надо было в багажник затолкать, как жопой чуял!
— Я рулём дёрнула…
— Я бы его всё равно не удержал, ты — тем более, весовая категория разная. Плюс, если бы не крутанула, размазало бы всех. Четверых, если ты понимаешь, о чём я. Так что давай без этих соплей!
— Но о чём он думал…
В голове не укладывалось как человеку могло прийти в голову сигануть из машины вниз головой на скорости. Даже если бы Ибрагим его не удержал, если бы он беспрепятственно покинул машину, он бы всё равно разбился. Плюс поток позади нас… если бы выжил, далеко бы не убежал. Если только альтернатива была ещё страшнее.
Я покосилась на Ибрагима и невольно отодвинулась от него на сиденье.
— Нет, душа моя, испугался он не меня, — хмыкнул, заметив мои поползновения, а меня накрыла волна отупения.
Тимура? Он предпочёл разбиться насмерть, лишь бы не оказаться в руках Соболева? В тех самых руках, от которых моё сердце наполняет сладкая истома и кружится голова? От которых я теряю рассудок, в которых чувствую себя беззащитной и, в то же время, в абсолютной безопасности? Те сильные и в то же время нежные руки. Руки, крепко держащие на руках сына, руки, растапливающие камин, добывающие тепло, вытирающие ошмётки еды с пола. Этого он испугался так, что выбрал страшную смерть, лишь бы не оказаться рядом?
Не хочу знать ответ. Пусть это будет кто-то другой, хотя бы в моей голове, в моём крошечном, обособленном мире.
Ибрагим свернул с трассы на просёлочную дорогу, а я спросила, чтобы хоть как-то отвлечься:
— А если позади ехал кто-то с видеорегистратором?
— Номера — липа, — отмахивается беспечно, — но мне приятно твоё беспокойство, душа моя.
— Прекрати меня так называть, — морщусь брезгливо, а он хмыкает:
— А как? Брюнеточкой, переводчицей? Как Тимурчик, да? Привыкла уже, понимаю.
И вот опять нелепая провокация. Да что ему от меня надо… может, я в самом деле знаю что-то, что может помочь? Поговорить бы с Тимуром, начистоту, без лжи и недомолвок.
— Обиделась? Не стоит, душа моя, мы с тобой связаны и скрепили союз уже очень давно. Если подумать, все связаны через тебя.
«Вот оно!» — орёт внутренний голос, но обдумать мысль я не успеваю: въезжаем на территорию склада.
Ворота массивные, добротные, открыты нараспашку, приветливо и гостеприимно, но оказаться по ту сторону не слишком приятно. Территория небольшая, бетонный забор с колючей проволокой под напряжением, покосившаяся будка охраны без признаков жизни внутри, сам склад выглядит заброшенным, с грязными окнами, разбитыми в нескольких местах, с потрескавшейся от времени красной кирпичной кладкой, повсюду царствует запущение, сквозь разбитый фурами асфальт пробивается растительность, валяется мусор, почерневшие деревянные паллеты, обломки бетонных колец с уродливо торчащими арматурами, колесо от трактора и огромный металлический контейнер. И это только то, что выхватил глаз, пока мы подъезжали к самому строению, припарковавшись рядом с машиной Тимура.
При нашем приближении он начал выходить из машины, Ибрагим повернулся, подмигнул мне весело и вылез с широкой улыбкой.
— С подарочком вышел конфуз! — объявил торжественно. — Но, не огорчайся, мой друг, один я доставил в целости и сохранности, — вновь развернулся, хитро посмотрев на меня через лобовое стекло, а когда опять повернулся к Тимуру, тот с чувством врезал ему кулаком в челюсть.
Я дёрнулась от неожиданности и отвела взгляд, не желая видеть его перекошенное злостью лицо. Ибрагим же ничуть не расстроился, поднялся, отряхнулся и потер ушибленное место рукой.
— Вообще, я рассчитывал на «спасибо», похвалу и дружеское, но крепкое объятие, — сказал глумливо, а Тимур начал закипать.
Смотреть на мордобой не было никакого желания, я подхватила сумку, лежащую в ногах, вышла и подошла к ним.
— Нахера ты её сюда притащил, дебил?! — заорал Соболев, а
