Только за что?
Это я должна злится, и обижаться на него. Но ничего не могу с собой поделать. Вот чувствую, что он злиться на меня.
— Матвей, может, объяснишь, что ты задумал? — прошу его.
— Может, подождёшь, Неженка, — отзывается он, — и сама всё увидишь!
Поджимаю губы. Едем дальше. Вскоре дорога становиться пустыннее, на улице меньше фонарей. Впереди темноту разгоняют только фары машины. Потом и вовсе по обочинам стали встречаться деревья, и дорога пошла вверх. На языке так и крутится вопросы, но я молчу. Когда он останавливается, я вообще не понимаю, куда он меня завёз. Темно, ничего не видно.
— И что это? — не выдерживаю я.
Матвей выключает фары и свет в машине. Выходит. Я за ним. На улице значительно похолодало. Зима ещё не сдавалась, и вечером это чувствовалось особенно. Холодный воздух забирался по ногам под юбку, заставляя дрожать. А нос тут же обжигал стужей, и я спрятала его в воротнике шубы, нахохлившись как обиженный воробей. Я не рассчитывала на прогулки.
Не понимаю, вообще что происходит, пока не подхожу, туда где он стоит. Мы стоим на возвышении, повсюду темные деревья, над головой звёздное небо, а под ногами открывается вид на ночной город. Сверкающий миллиардами огней. Мигающий сотнями фонарей. Живущий ночной жизнью, далёкий, и в то же время, как на ладони. Захватывающее зрелище, завораживает меня. Я подаюсь вперед, и едва замечаю обрыв. Матвей ловко меня удерживает от падения, прижимает к себе.
— Осторожно, Неженка, — ворчит он.
А я, прислонившись к его груди, наслаждаюсь близостью и теплом, исходившим от него.
— Это невероятно красиво! — вдыхаю я в холодный воздух, и мои слова тут же развеиваются паром.
— У меня, в школе здесь было особое место. Мы с пацанами здесь и прогуливали, и девчонок таскали, чтобы мозги запудрить. Летом здесь особенно классно, когда закат. Ну и сейчас тоже красиво.
— Как вы сюда добирались-то? — удивляюсь я, обнимая его за талию, проникая руками под куртку.
— На великах. Потом у одного из друзей машина появилась. Батя подогнал ему старую восьмерку, и мы дворами, да объездами, приезжали. Нам было-то по четырнадцать.
— Бурная молодость, — опять вспомнила я.
— Да нет, это ещё так, мелкие проказы были! — усмехнулся он.
— Ну, знаешь я в четырнадцать, примерно училась в школе, и слушала родителей.
— И что никакой пацан не пытался тебя совратить?
— Единственный кто пытался меня совратить и совратил, это был ты, — усмехнулась я.
— Тебя охуенно приятно совращать Неженка, — Матвей прижал меня ближе.
— Люба, я понимаю, что обидел тебя, — вдруг говорит он, и я поднимаю взгляд, но разглядеть в темноте его лицо не могу. — Знать хочу только одно, — продолжает он.
— И что же? — спрашиваю я, зарываясь лицом в его груди.
— Ты спала с этим козлом?
Смысл слов доходит не сразу. И я понимаю всю мрачность его настроения.
Вот что его беспокоит. Он не мучается совестью. Он не переживает. Вернее переживает, но только за себя. За то, что кто-то мог поиграть с его игрушкой. Мне становится так противно. Я отталкиваю его.
— Вот в чем дело, — усмехаюсь я. — А если я спала с ним, что оставишь меня? Ну, тогда хоть будет понятна причина…
Он обрывает меня, резко притянув к себе.
— Ответь, — рычит в лицо горячим дыханием.
— А ты ответишь мне на мои вопросы? — пытаюсь выдернуть свои руки.
— Что ты хочешь знать?
— Почему ты ушёл?
— Да потому что, блядь, я испугался, как сопливый пацан! — заорал он.
— Испугался? — не поняла я. — Чего?
— Того, что зависаю, когда на тебя смотрю! Того, что думаю о тебе двадцать четыре на семь! Того, что ты из башки моей не выходишь! — он орал мне всё это в лицо.
— И я сбежал, потому что не привык, к такому. Не может никакая баба мной управлять! Никто, — он выдохся, и уткнулся в мою макушку, — никто, кроме тебя!
Я настолько была ошарашена этим признанием, что просто не могла ничего произнести. Просто стояла и слушала его громыхающее сердце, и шумное дыхание.
— Поэтому, скажи мне, спала ты с этим козлом? — выдохнул он вопрос.
— Нет, — ответила я, умолчав, что секс у нас с Андреем всё же был, но он был далеко до нашего знакомства с Матвеем. Ему это знать не нужно.
— И ещё Матвей, ты придурок! Понятно? — я снова оттолкнула его.
— Я знаю, — облегченно выдал он, и сцапал меня обратно, прижав к себе.
— Ты даже не представляешь, какой я придурок, — он обхватил ладонями, моё лицо, и прижался губами, — как я мог расстаться с тобой на целых два месяца? — и снова поцелуй. Именно поцелуй, а не урок подчинения, через боль.
Я не узнавала его, но наслаждалась, этим внезапным проявлением нежности. Он легко подтолкнул меня к машине, и прижал спиной к задней двери. Забрался руками под шубу, притягивая за талию. Холодно уже не было. Было тепло. Было жарко и волнительно.
— Неженка если я тебя трахну здесь, это сойдёт за романтику? — вернулся пошляк Матвей.
— Матвей, — только и могла я простонать, когда он затолкал меня на заднее сидение машины, предварительно спихнув все контейнеры с едой на пол. И хотя на заднем сидении было просторно, Матвей всё равно упирался головой в потолок, когда привстал, чтобы скинуть с себя куртку.
— А нам будет удобно? — спросила я, когда он помог стянуть мою шубу.
— Нам будет охуенно! — проурчал он, и навалился сверху, продолжая целовать меня.
Я обвила его шею, и отвечала, на его ласки. Лизала и посасывала его горячий язык, покусывала теплые губы. И прижималась, ластилась, выгибалась, чтобы быть ближе, чувствовать острее, его возбуждение, его желание.
Он нырнул в разрез платья, отодвигая кружево бюстгальтера, оголяя грудь. Горячий рот накрывал, то одну грудь то вторую. Он втягивал соски, немного царапая их зубами, и по моему телу, словно ток побежал, с каждым разом заряжая меня большей энергией. Я зарылась пальцами в его волосы, постанывая от удовольствия. Его руки скользнули по бёдрам и подняли и без того задранное платье.
— Думала обо мне? — бормотал он, стягивая с меня колготки вместе с трусиками.
— Да, — выдохнула я.
— Хотела?
— Да, — застонала я.
Он поднял мои ноги вверх, скинул сапоги, и стянул до конца бельё. Потом медленно развёл их, и погладил по внутренней стороне бедра, так что я вздрагивала, каждый раз, когда он слегка касался моего лона.
— Как хотела? — снова вопрос.
— Матвей, — я чувствую, что краснею. Причем не от его действий, от его откровенных вопросов.
— Ты же знаешь, что я не отстану, — шуршит его голос. — Скажи, как хотела, чтобы я тебя трахнул?
Я собираюсь с силами. Мысли путаются. Вернулся снова тот, кто повелевает моим телом. Моими мыслями. И я отчаянно рада оказаться у него в плену.
— Сам скажи, как хотел, — пытаюсь я отвертеться от откровенных разговоров.
— Ну ладно, — мурчит Матвей, и поглаживает меня совсем близко, с тем местом, где всё уже горит и пульсирует.
В машине темно, но я не сомневаюсь, что ему всё прекрасно видно, и от сознания этого мои щёки горят. Он тянет меня на себя, и мы садимся, я на нём в самой не двусмысленной позе, прижатая к его телу, взираю на него сверху. Он опаляет меня взглядом, руки его шарят по моей обнажённой коже, и я беззастенчиво трусь об него, постанывая от переполняющих меня чувств.
— Сперва бы довёл бы тебя до разрядки пальцами, чтобы ты была очень мокрой, — начал он, а я уже в нетерпений, тяну за замок его ширинки, — потом бы перекинул через стол, и отшлёпал по твоей шикарной попке, — и он шлёпает меня по оголенной ягодице, и тут же сжимает, мнёт.
Я вскрикиваю от остроты ощущений.
— Чтобы знала, как дразнить меня, — обдаёт он горячим дыханием моё ухо, а потом и обводит его языком, и прикусывает мочку. Сотни мурашек срываются, и бегут по моему телу. Я отвлекаюсь от его ширинки, и впиваюсь в плечи, притягиваю ближе, запрокидываю голову, и чувствую его язык, на сгибе шеи. С губ срывается стон.
