Довольная произведенным эффектом, профессор Пиктон еще раз обратилась к мисс Петерсон:
– Надеюсь, я высказалась достаточно понятно.
С этими словами, она повернулась к Кристе спиной. В холле стало тихо. Многих просто шокировало увиденное. Это был академический эквивалент борцовских состязаний в грязи, умело выигранных хрупкой, но напористой и злой на язык семидесятилетней старухой.
– Дорогие друзья, я так рада вас видеть. Как долетели? – Кэтрин обняла одеревеневшие плечи Джулии, затем протянула руку Габриелю.
– Полет был очень приятным. Мы прилетели раньше и несколько дней провели в Лондоне. Вчера поездом приехали в Оксфорд. – Габриель поцеловал профессора Пиктон в щеку и попытался улыбнуться. Улыбки не получилось.
– Мне очень не нравится, что устроители конференции допускают сюда всякий сброд, – прежним сердитым тоном продолжала Кэтрин. – Я обязательно должна с ними поговорить. Не хватает, чтобы мои молодые гости неловко себя чувствовали из-за каких-то склочниц. А уж выдерживать ее выверты в присутствии других… И бывают же такие никчемные девицы. – Старческие глаза профессора Пиктон мгновенно уловили состояние Джулии. Лицо Кэтрин смягчилось. – Джулианна, приглашаю вас вечером посидеть со мной. Выпьем чего-нибудь. Нам с вами пора немного поболтать.
Слова ученой дамы выбили Джулию из оцепенения, но вместо радости на ее лице мелькнул ужас. Заметив это, Габриель обнял жену за талию:
– Вы очень великодушны, Кэтрин, но почему бы вам не посидеть с нами за обедом?
– Спасибо. Воспользуюсь вашим приглашением. Но сначала поговорю с Джулианной. С глазу на глаз. – Она повернулась к своей бывшей аспирантке. Лицо профессора Пиктон стало совсем добрым. – Когда закончится последняя лекция, обязательно разыщите меня. Мы с вами отправимся в «Птичку с младенцем». – Сказав это, профессор Пиктон удалилась. Через несколько шагов ее уже окружили поклонники из научного мира.
Придя немного в себя, Джулия наклонилась к Габриелю и прошептала:
– Боже мой, какой ужас.
– Жаль, что Кэтрин вмешалась. Я бы сбил спесь с этой твари.
– Напрасно я вообще ответила Кристе, – заламывая руки, призналась Джулия. – Нужно было пройти мимо.
Лицо Габриеля помрачнело. Оглянувшись по сторонам, он нагнулся к уху Джулии и прошептал:
– Ты вступилась за себя, и это правильно. И я не собирался стоять в стороне и слушать, как она чуть ли не в открытую называет тебя шлюхой.
– Если бы мы прошли не останавливаясь, она бы не позволила себе распоясаться.
– Чушь! Она уже поливала нас грязью в других местах. Ты сама говорила.
– Но ведь я просила тебя остановиться, – огорченно вздохнула Джулия.
– А я тебе объяснил, что не позволю ей говорить с тобой подобным образом. – Габриель стиснул зубы. – Давай не будем ссориться из-за этой суки. Не доставим ей удовольствия, которого она так добивалась.
– Она напрашивалась на стычку и добилась желаемого. – Джулия обвела глазами быстро пустеющий холл. – Завтра я буду выступать перед этими людьми и вспоминать, что они были свидетелями отвратительной сцены.
– Пойми: если бы я промолчал, если бы мы ушли, как ты предлагала, тогда получилось бы, что я согласился с ее мнением. – Голос Габриеля напомнил раскаты грома, загнанные вглубь.
– Я просила тебя прекратить, а ты от меня отмахнулся. – По лицу Джулии чувствовалось, как больно это ее задело. – Я ведь твоя жена, а не «лежачий полицейский».
Подхватив свою старенькую сумку фирмы «Фенди», Джулия пошла в лекционный зал.
Профессор Эмерсон смотрел вслед удаляющейся жене. Все в нем клокотало от злости. Ему хотелось схватить Кристу Петерсон за волосы и как следует проучить. Впрочем, в бытность Кристы его аспиранткой она постоянно пыталась его соблазнить, и такая выходка ей бы очень понравилась.
Она бы снимки сделала для своего альбомчика.
И потом, ему не свойственно поднимать руку на женщину.
А может, свойственно. Возможно, ему очень хотелось ударить женщину. Гнев и насилие таились в нем, записанные в молекулах ДНК. Наверное, он копия своего биологического отца.
Габриель закрыл глаза, торопливо отгоняя роящиеся мысли. Сейчас не время раздумывать о том, что ему известно и чего он не знает о своих биологических родителях.
Габриель отличался взрывным характером, который он пытался контролировать, однако часто терпел неудачи. В один из таких моментов он, к своему стыду, ударил женщину.
Это было в Торонто, когда он преподавал в местном университете. Его окружали красивые и сексапильные женщины. Город радовал обилием концертов и выставок. И тем не менее Габриель страдал от депрессий. К нему стала приезжать Полина, и они возобновили свои отношения. Опять. После каждой встречи он клялся себе, что это было в последний раз. Но потом, стоило Полине коснуться его тела, он в очередной раз ей уступал.
Габриель знал, что так нельзя, что эта связь разрушает их обоих. Увы, его дух, желавший освобождения, был привязан к физически сильной, но морально очень слабой плоти.
После ее возвращения в Бостон он начал сильно пить и вскоре стал ВИП-клиентом в местном клубе «Лобби». Каждый вечер он трахался с новой женщиной. Иногда – с одной за вечер, и тогда он особенно сильно напивался. Бывало, что и с несколькими одновременно.
Но ни выпивка, ни женщины не помогали. Прошлое преследовало его, а приезды Полины лишь все усугубляли. Габриель чувствовал: один неверный шаг – и в нем проснется кокаиновая зависимость.
Потом он познакомился с Энн. Их сблизило увлечение фехтованием. Несколько раз они встречались в спортивном клубе. Последний поединок закончился тем, что они нашли укромный уголок и предались недолгому, но бурному сексу.
Энн Сингер обещала новые, мучительно-сладостные удовольствия. Ее страстный шепот манил, звал в дебри неизведанных наслаждений, каких Габриелю еще не доводилось испытать.
Эта женщина его заинтриговала. У нее хватило силы запихнуть разум Габриеля в его тело и держать там, лишив способности думать и беспокоиться. В таком состоянии Габриель и пребывал в подвале ее торонтского таунхауса: обнаженный, поставленный на колени и связанный по рукам и ногам.
Сочетая наслаждения с наказаниями, Энн ошеломила его чувства. Габриелю казалось, что каждый удар выбивает из него всю душевную боль. В мозгу тлела лишь одна мысль. Он удивлялся, почему ждал так долго и не прибегнул к физической боли, чтобы загасить ею страдания души. Но вскоре и эта мысль покинула его.
