Потому что за дверью оказалась вовсе не безобидная сплетница Верка, а… самый роковой на свете мужчина, Кирилл Калинин!
От неожиданности я сделала большой шаг назад, зажала ладошкой рот и сказала что-то вроде: «Ой!»
А он уверенно переступил порог моей – о кошмар! – неубранной квартиры и небрежно чмокнул меня в висок.
– Ну, привет, что ли. Рада?
– Я… А откуда ты знаешь мой адрес? – только и смогла пролепетать я.
– Думаешь, так сложно узнать адрес по телефонному номеру? – ухмыльнулся Калинин.
И с одной стороны я испытала гордость – надо же, он потратил столько времени на поиски места моего обитания, но с другой – немножко испугалась: а что, если он взглянет на гору немытой посуды в раковине и незастеленную кровать, развернется – и только его и видели?
– Ты душ, что ли, принимала? – он провел пальцем по моему мокрому лицу.
– Да нет, я просто… Как раз посуду мыла, – неловко соврала я, намекая на то, что мне все же свойственны приступы вялой хозяйственности.
– Да? В таком виде? – он перевел взгляд с незастегнутого халата на босые ноги. (Черт! Надо было все же сделать педикюр!) – Не понял, журналист Кашеварова, ты меня стесняешься, что ли?
Попал он в самую точку, хотя с какой стати мне, тридцатилетней, социально успешной (или хотя бы к этому самому успеху упорно стремящейся), красивой (ну ладно, просто симпатичной) стесняться какого-то нагловатого юноши. Но ничего с собой поделать я не могла – пристальный взгляд его синих – честное слово, синих – глаз оказывал эффект парализующего газа. Рядом с ним у меня не получалось быть естественно милой, непринужденно шутить, мелодично смеяться и вести расслабленный диалог. В голове вертелась только одна назойливая мысль: «Что бы такого сказать, чтобы произвести на него впечатление?»
– Может быть, тебе помощь нужна? – он втолкнул меня в ванную, на ходу скидывая ботинки и бросая ветровку прямо на пол. – Я тебе не говорил, что замечательно делаю массаж спины?
От этой фразы веяло кинопошлостями и романтическими штампами, но все равно я растаяла, как кусочек льда в бокале с тропическим коктейлем. И вот уже мой убогий халатик летит на пол, а сама я, крепко зажмуриваясь, тоже вполне готова к полету – правда, не на пол, а к безграничным сладким горизонтам.
– Почему ты не позвонил? – произносят мои губы, хотя сама я прекрасно понимаю, что такое ни в коем случае нельзя говорить мужчинам. Начинать отношения с претензий – дохлый номер.
– Я звонил, – его глаза были закрыты, – звонил, но у тебя было занято.
– Вранье, – смеюсь я.
– Наверное, неполадки на линии… Или ты плохо положила трубку… Или… Ну ладно, не звонил я. Прости.
– Ни за что, – шепчу я, а сама улыбаюсь, дура набитая.
– Я так и знал, – он принимает правила игры, – и что мне надо сделать, чтобы заслужить прощение принцессы? Хотя у меня есть по этому поводу свои соображения!
А потом мы расслабленно лежали рядом; простыни сбиты, от меня пахло его потом, его одеколоном и почему-то банановым ароматическим презервативом. Говорят, что любовь – это когда есть о чем помолчать вместе. В таком случае наши отношения можно было назвать идеальными. Калинин как воды в рот набрал, да и я не торопилась продемонстрировать навыки ораторского искусства. Естественно, мне, как и любой женщине, хотелось задать ему миллион обезоруживающих постсексуальных вопросов: сколько у него было женщин, и кто первая, и кто лучшая, и кто разочаровавшая, и какое место в этом хитпараде занимаю лично я. Но опыт – мой и моих подруг – подсказывал, что первые десять минут после страстного секса – не время для интервью.
– Так ты едешь с нами послезавтра в универ? – наконец спросил он, лениво поглаживая мое плечо.
Я даже не сразу сообразила, о чем это он. Но потом вспомнила о ненормальной Инге и ее рискованной затее. И о своем журналистском задании. Со мной такое всегда происходит: стоит мне влюбиться, как работа отходит на второй план. Честно говоря, в такие моменты я вообще могу напрочь забыть и об опостылевшей газете, и о ее желчном предводителе, Максиме Леонидовиче Степашкине.
– Конечно! Если Инга не выцарапает мне глаза.
– Да она нормальная девчонка, – зевнул Калинин, – и хороший друг. Вот увидишь, она успокоится.
Вспомнив немигающий взгляд красавицы, я усомнилась в этом, но вслух ничего не сказала. Я давно заметила, что большинство мужчин наивны и не способны разглядеть очевидного.
– Так я за тобой заеду с утра.
«А раньше мы разве не увидимся?» – хотела было ляпнуть я, но вовремя промолчала. Как великий специалист по разного рода табу, могу авторитетно заявить, что данную фразу женщинам произносить также не рекомендуется.
Несмотря на самый разгар лета, четверг выдался по-настоящему осенний, препротивный. Мне не хотелось даже высовывать конечности из-под одеяла, не то что тащиться через весь город к университету, из окна которого собирается сигануть сумасшедшая Инга. Но делать нечего, не могла же я в очередной раз отлынивать от работы. К тому же мне очень хотелось увидеть Калинина. Всего одни сутки мы провели врозь, но мне казалось, что прошла сотня лет с тех пор, как он обнимал меня на вытертом коврике ванной комнаты. Ничего не скажешь, опасный симптомпчик.
Я едва успела натянуть джинсы и собрать волосы в высокий хвост, когда красный «фордик» братьев Калининых просигналил о своем прибытии. Наскоро подкрасив губы, я устремилась по лестнице вниз. На мне были удобные кроссовки – Кирилл предупредил, что, возможно, нам придется убегать от охраны или милиции. Вот это да! Я чувствовала себя очаровательной преступницей из кинодетектива. С одной стороны, мне предстоит поучаствовать в противозаконном действе, а это так будоражит нервы. С другой стороны – даже если нас поймают и разоблачат, ничего серьезного лично мне не грозит. Максимум, что может случиться, – красотку Ингу отчислят из университета.
За рулем «фордика» находился Денис. А Кирилла… Кирилла в машине не было.
Мой кураж тотчас же развеялся.
– Садись, опаздываем, – Денис открыл мне дверь, – Кира у Инги.
– У Инги? – потухшим голосом переспросила я.
Все понятно. В народном фольклоре такая расстановка сил имеет глумливое определение «поматросил и бросил».
– Да не переживай ты, – он протянул руку и потрепал меня по щеке (кто бы знал, что мне стоило не выдать нахлынувшего отвращения; терпеть не могу, когда ко мне прикасаются посторонние, даже несмотря на то, что к Денису я отношусь очень даже дружески), – они же сто лет знакомы.
– Час от часу не легче, – пробормотала я.
– Ингуша волнуется. Представь, что бы ты чувствовала на ее месте, – взывал к моей совести Денис.
