— Интересно, она замужем? — спросил Люк.
— Наверняка у Розы есть муж, — улыбнувшись, ответил профессор, а дальше стал цитировать:
«Розы цвет,
Ты той, что душу извела,
Неси привет.
Напомни, что она мила,
Как роза, пышно расцвела».
— Я говорю не о ней, а о ее кузине, той, которая в черном.
— Эти строки принадлежат Эдмунду Уоллеру. Ты знаком с его поэзией? Настоящий гений! Таинственная незнакомка в черном одеянии, да? Я думаю, она вдова и поэтому всегда в трауре!
Люк удивленно приподнял брови.
— Вы действительно так думаете?
— А, мой мальчик, ты хочешь занять вакантное место?
— Она очаровательна.
— Это потому, что кажется тебе недоступной?
— Ничего, недоступных не бывает…
Профессор покачал головой.
— С такой самонадеянностью тебе никогда не добиться расположения женщины, которую ты по-настоящему хочешь.
Козима говорила так быстро, что ее слова напоминали пулеметную очередь.
— Они опять трогали его вещи! Они разбросаны по всему дому! — отчаянно жестикулируя руками, кричала она. — Мне что же теперь, запирать двери на замок от детей своей собственной кузины? Сколько еще раз я должна повторять: им нельзя входить в мою комнату! Нельзя трогать его вещи!!! Ведь это все, что у меня осталось. Если они будут валяться где попало, то могут потеряться, а с ними потеряюсь и я. Разве вы не понимаете? Неужели никто не способен этого понять?! — Она заплакала.
— Присядь, Козима, — нежно сказала Альба, помогая ей устроиться на стуле. В эту минуту появилась Роза. Она явно была раздражена.
— В чем дело? — спросила она, пытаясь придать своему голосу взволнованный оттенок.
— Это опять твои дети!!! Они снова трогали вещи Франческо.
Роза приготовилась к обороне.
— Это неправда. Они знают о том, что туда нельзя входить.
— Но если это не они, то кто же еще?
— Я не знаю, — отрезала Роза, скрестив руки. — Но мои дети не имеют к этому никакого отношения. Клянусь!
— Мы спросим их, когда вернемся домой, — дипломатично произнесла Альба.
— Прекрасно. Спрашивайте, сколько хотите. Однако я знаю, что я права. Ведь нельзя же каждый раз обвинять моих ребятишек в том, что какая-нибудь из безделушек Франческо ни с того ни с сего появилась вдруг в гостиной.
— Ну же, дорогая, вряд ли в этом можно обвинить твоего отца, Юджина или Тото.
— Мне не нравится то, что вы меня все время упрекаете. — Глаза Розы заблестели. — Я уже и так на цыпочках хожу по дому, постоянно опасаясь сделать или сказать что-то не так. Мне все время кажется, что это, возможно, мои дети обижают тебя или еще чего похуже. Задуй же, наконец, свечу, которой ты никак не даешь потухнуть. Ведь прошло уже три года, Козима.
Козима пристально посмотрела на сестру.
— Три года? — медленно произнесла она. — Ты думаешь, что три года — это достаточно долгий срок? Что ж, позволь мне тогда сказать, что каждый день я прилагаю усилия, чтобы прожить его. Каждая секунда — это настоящая пытка. Каждый момент своей жалкой жизни я чувствую свою утрату, как будто лишилась ног… Я живу с одной мыслью, чтобы все поскорее закончилось и я смогла присоединиться к нему, где бы он ни находился. Но я боюсь. Потому что не знаю, есть ли что-нибудь после смерти.
— О Козима, — вздохнула Альба, прижимая ее голову к своей груди. — Франческо пребывает с Господом.
— С меня хватит! — оборвала Роза. — Я сыта по горло обвинениями в свой адрес. Мы переедем отсюда, как только найдем себе жилье. Становится до боли смешным жить всем вместе под одной крышей. Мы уже давно напоминаем консервную банку с кильками…
— Роза, не глупи! — начала Альба, но та уже, тяжело ступая, направилась в кухню.
— Мне жаль, Альба, — засопела Козима. — Но она не понимает.
— Она еще слишком молода и наивна. Ей никогда не приходилось, как нам с тобой, испытать горечь потери. Мы все в конце концов уходим из этого мира, и уверяю тебя — в лучшее место. Твой Франческо продолжает жить, только находится в другом измерении.
Козима обвила руками Альбу, всхлипывая у нее на груди.
— Жаль, что мне не хватает мужества положить конец своим страданиям.
— Поверь мне, гораздо большее мужество продолжать жить.
Люк и профессор беседовали на террасе до обеда. В ресторане становилось все многолюднее. Наконец появилась Роза, однако она выглядела напряженной. Казалось, она больше не желала вести разговоры о замке. Когда она принесла им счет, Люк благожелательно ей улыбнулся. Расплатившись, он не позабыл дать щедрые чаевые. В знак благодарности Роза ответила ему кивком головы, а затем направилась к остальным посетителям. Спустя какое-то время появилась Козима. От слез ее лицо покрылось красными пятнами, а бледная кожа выделялась на фоне мрачного черного платья. Даже если она и увидела Люка, то просто не обратила на него внимания.
— А вот и твоя прекрасная вдова, — заметил Карадок, снова цитируя стихи:
«Слепое горе делает нас злыми.
И я был слеп… но слава Небесам,
Что вовремя прозрел и ныне
Желаю только счастья вам».
А это, друг мой, написал Перси Биши Шелли.
Когда они встали из-за стола, Люк заметил маленького мальчика, стоявшего в дверях ресторана и таращившего на него свои круглые, как блюдца, глазенки. Люк подал Карадоку его трость, подождав, пока тот немного разомнет свои ноги, и когда снова посмотрел в сторону малыша, то увидел, как тот медленно вынул руку из кармана и, разжав пальцы, продемонстрировал прекрасную голубую бабочку, покорно сидящую на его ладони. Расправив крылья, она вся затрепетала, словно наслаждаясь прикосновением теплых солнечных лучей, направленных прямо на нее. При виде этой картины Люк улыбнулся. Однако эта улыбка только испугала мальчугана, который, похоже, хоть и надеялся на внимание, однако, получив его, очень сильно удивился. Люк попытался заговорить с ним, но ребенок шмыгнул за угол, в тенистое место, освободив проход для Розы, которая появилась с подносом, уставленным горячими блюдами.
В этом мальчике было что-то необычное. Он производил впечатление несчастного и страдающего от одиночества существа. Люк поймал себя на мысли, что, возвращаясь в замок, он всю дорогу думал о маленьком незнакомце.
— Ну и что же вам удалось узнать, профессор? — спросила Ма, отложив в сторону вышивку и посмотрев на него поверх очков. — А может, к вам лучше обращаться Шерлок Холмс?
Профессор сел за стол, который уже был сервирован к ужину. Терраса казалась пустынной, здесь никого не было, кроме поросенка Порчи, который семенил по каменистому полу, подыскивая себе какое-нибудь прохладное место для отдыха.
