Макс достал из ящика письменного стола записную книжку. Полистал. Ага, вот.
— Привет, Тань. Узнала?
— А то! Привет, Макс.
«Боткинская» знакомая отвечала в обычной своей иронично-задиристой манере.
— Как отдыхается на каникулах?
— Классно! Ездила на Кавказ к дяде. Как Нина из «Кавказкой пленницы». Помнишь такую? Студентка, комсомолка…
— … красавица. Помню, конечно. Тебя там тоже украли?
— А то! Сунули в мешок и увезли. Но прискакал красавец-блондин на белом коне и вырвал меня из лап злодеев.
— Принц? — Макс охотно подыграл собеседнице.
— Что вы, сударь! Берите выше: директор валютной «Березки».
— Да, ну! Где же он сейчас, этот «березовый» блондин?
— Умер. Почил в бозе. Правда, успел завещать мне все свое состояние.
Некоторое время разговор продолжался в тот же «кавеэновском» ключе.
— А вы где изволили отдыхать, сударь? На Багамах?
— Чуть-чуть не доезжая… Есть такое чудное место — Рагун. Очень много солнца и масса ярких впечатлений.
— Ой, как интересно! Чем же вы там занимались?
— Загорал-с. Принимал солнечные ванны, плюс физические упражнения на свежем воздухе.
— А нельзя ли поподробнее?
— Извольте. Брал совковую лопату и раскидывал асфальт. Он такой черный-черный и горя-а-чий!
Посмеялись.
Татьяне первой надоело ерничанье, и она перешла на нормальный язык.
— А с Александрой ты что, так и не виделся?
— Нет, — честно ответил Макс.
— Понимаю. У нее свой принц.
— В смысле? — не понял Макс.
— А то ты не в курсе. Высокий такой блондин. Не на коне, правда, ездит, а на машине, но тоже ничего. Классная тачка. Дорогущая, наверное. Видать, богатенький Буратино.
— А-а, ну да, — выдавил Макс, стараясь казаться невозмутимым.
Деланное безразличие не обмануло Татьяну.
— Извини, Макс. Огорчила тебя, да? Я не хотела… Ладно, не забывай, звони. Пока.
После этого разговора Макс ощущал себя, как если бы шел он по улице, замечтался, или загляделся на что-то, и тут бац — башкой об фонарный столб. Как же так! Ведь она сама позвонила ему тогда, перед отъездом, говорила: скучает… Непохоже, что Татьяна все выдумала. Нет, видно, это очередной облом. Вечная непруха…
Те, кто накалывает на груди «Нет в жизни счастья», делают это, должно быть, большей частью, надеясь перехитрить судьбу. Вот и Макс, мысленно изображая покорность, подсознательно стремился обмануть злой рок.
6
Макс решил: ему необходимо объясниться с Сашей. Хотя бы для того, чтобы поставить крест на их несостоявшемся романе. Или наоборот. В общем, или-или.
Больше звонить он не стал. Ждал: может Саша сама объявиться.
Ему позвонили, но совсем из другого места.
— Максим?… Здравствуй, это Алла с киностудии. Ты можешь придти к нам завтра? Понимаешь, наш звукорежиссер, он сразу в двух картинах занят. Сейчас у него «окно». Решили дописать интервью и песню Трофимова вашего. Лады?… Что?… Да, его я уже предупредила. Подходи утром на киностудию. Пропуска я вам заказала…
Фронтон здания киностудии был увенчан обязательной для любого советского учреждения надписью — цитатой из классика. Но не банальный фразой о «важнейшем из искусств», как можно было ожидать, а почему-то горьковским «Человек — это звучит гордо». Директор «Таджикфильма» был большим оригиналом*. ------------------*) Прим. Кстати, именно этот начальник придумал начинающему актеру С.Фердману псевдоним, заявив: «Ваша фамилия не таджикская, мы не можем поставить ее в титры… Как-нибудь решите эту шараду-фараду». Так с легкой руки директора появился актер Семён Фарада (авт.)
О вкусах и предпочтениях киношного начальства можно было судить по подборке цитат, вынесенных на агитационные щиты, что украшали двор киностудии. По такому, скажем, изречению:
«И веет ветра вешнего дыханье,
Мудрец — кто пьет с возлюбленной вино, Разбив о камень чашу покаянья…
Омар Хайям»
Сам двор представлял собой мини-парк, с газонами, клумбами, фонтанчиками и массой декоративной растительности. Как видно, начальство не жалело средств, стремясь создать здесь атмосферу этакого райского уголка в восточном вкусе.
И еще тут было на удивление тихо и малолюдно. Ни какой тебе суеты и беготни, ни малейшего намека на бедлам, что царил на описанной Ильфом-Петровым киностудии города Черноморска. Таджикская «фабрика грез» была полной противоположностью «ильфо-петровской».
На проходной вахтер объяснил Максу с Лехой, как найти помрежа Кудимову..
Алла встретила их в наряде не менее ярком и экстравагантном, чем ее давешнее «выездное» одеяние — желтом с красно-черными вставками платье. (Желтый, очевидно, был любимым цветом помрежа).
— Мальчики, привет, — поздоровалась Алла, и, обращаясь к Трофимову. — Как молодая жена? Все в порядке?… Ну и чудненько. Будем работать.
Она провела приятелей в аппаратную, к звукорежиссеру Игорю Моисеевичу, оказавшемуся завзятым ворчуном и насмешником. Сразу же стал язвить:
— А-а, юные таланты. Милости просим. — Ткнул пальцем в Лехину гитару. — Умеешь? А чего умеешь? «Интернационал» можешь?.. Нет? «Марсельезу»?.. Тоже нет. Ну, «Катюшу», хотя бы… Слабо?
Говорок его сильно отдавал «местечковым» акцентом. К тому же, «эр» звукорежиссер не выговаривал совершенно. Трофимова так и подмывало сказать: «Могу „Семь сорок“ сыграть. Специально для вас». Сдержался. Лишь улыбался виновато.
За Леху вступилась Алла:
— Игорь Моисеевич, что вы пристаете к парню. Он играет, как умеет. И что умеет.
— Ладно, поглядим. — проворчал звукорежиссер. — Я оставлю вас на час. Пока интервью делайте…
Он поручил помрежа с Максом своему ассистенту, и удалился.
Алла не долго мучила студента. Прослушали вместе старую запись, кое-что поправили. Алла добавила пару вопросов об «альма-матер» Макса. Закончили как раз к возвращению Игоря Моисеевича.
Звукорежиссер предложил Трофимову спеть любой куплет.
Выслушал, поморщился.
— Да, не Бернес. И даже не Кобзон… Ладно, попробуем слепить из того, что имеем.
Леху усадили перед микрофоном, надели наушники.
— Начали, — отдал команду Моисеевич.
Леха запел.
— Стоп! — Оборвал его «звукореж». — Чего ты бубнишь себе под нос. Пой нормально.
Леха, с перепуга, стал орать так, что звякнули стекла.
— Стоп! Ты чего? Зачем вопишь, как зарезанный!? Давай снова…
Леха начал с начала. Моисеевичу опять не понравилось. Повторили. Потом еще…
Леха рассвирепел, и выдал так, что привереда «звукореж» остался доволен.
— Другое дело… Только вот последний куплет…
