Вот только эта гребаная помада с едкими духами демонстрируют совсем другую картину. Люцик, наверняка считает меня последней мразью: трахнул ее, а потом пошел кутить дальше. Хотя что я оправдываюсь? Я ничего ей не обещал, мы друг другу никто.
Внутренний монолог еще больше меня злит, и рука неосознанно сжимает зубную щетку, ломая. Я пытаюсь оправдать свое поведение? Перед кем? Ничего с Доминикой у нас нет и быть не может. Точка. Сейчас отвезу мадам на квартиру и забуду о ее существовании. Нам с ней не по пути.
Пока я был в душе, Ника уже вытащила из духовки мясо по-французски и нарезала салат. На барной стойке стоят две тарелки и кофе. Мой любимый — эспрессо. Помнит.
Сажусь на стул и сталкиваюсь с обиженным взглядом девушки, словно это я ей наговорил кучу дерьма. Нет, дорогуша. Извиняться точно не буду. У каждого своя правда в этой ситуации, и никто из нас не пойдет на уступки. Мы это понимаем и идем на принцип.
— Ешь, приятного аппетита, — бурчит Доминика, взяв в руку вилку. Привычно закидывает одну ногу на стул, обнимая ее рукой, и начинает есть.
Я же напряженно смотрю на свою тарелку и кофе. Пахнет аппетитно. И голод дает о себе знать скручиванием желудка. Но так просто есть я это не буду.
— Ну-ка, — обращаюсь к девушке и пальцем пододвигаю к ней тарелку, — пробуй.
Ника удивленно смотрит на меня, не понимая, что я хочу ей сказать.
— Невкусно, что ли? Ты же даже не попробовал.
— Сейчас попробуешь ты, а потом я.
— Ты что, думаешь, я тебя отравить решила? — щурится, искривляя губы. — Возьми мою порцию?
— Мне не нужна твоя порция, ешь эту.
— Да ради бога! — закатывает глаза и пододвигает к себе тарелку, начиная быстро закидывать в себя ароматную картошку с сыром. Она хаотично тычет вилкой в тарелку, уничтожая еду, показывая, что ест с каждого края и не боится. Затем вспоминает и про кофе, хватая черный бокал, но тут уже я перехватываю ее руку и отбираю тарелку.
Девушка с недоумением наблюдает за тем, как быстро пустеет моя тарелка, и облокачивается на стол локтями, поддерживая лицо ладонями.
— Я видела всякие приколы. Кто-то лук заставлял вылавливать из супа, кто-то от грибов нос воротил. Но ты, Рома, побил все рекорды. Ты серьезно думаешь, что я тебя убить хочу?
— Ты на себя со стороны посмотри. Плюс ты должна помнить, я не беру еду из чужих рук.
— Раньше же брал… А, ну да. Там тоже что-то вначале было такое. Не сложно так жить?
— Нет, а тебе? — она сталкивается с моим холодным взглядом и отводит свой. Наверное, ей тоже сложно.
Ника встает со стула и забирает тарелки, относит их к мойке. Пока она моет посуду, я собираюсь и показываю ей на выход, играя с брелком от сигнализации. Ника хватает свой клатч и выходит из квартиры, торопливо спускаясь по лестнице. Когда она, запыхавшаяся, выскакивает из подъезда, я уже жду ее внизу. Убежать не удалось. В нашем доме, к ее сожалению, слишком шустрый лифт. Но попытка меня забавляет.
***
Ника
В машине мы не разговариваем. Боно едет в сторону квартиры, где я теперь живу с девчонками, и старательно делает вид, что меня не замечает. Да и я не горю желанием с ним общаться. О чем говорить с человеком, который вчера одной фразой снова показал свое нутро? Надо было и в самом деле подсыпать ему пурген в кофе, чтобы не расслаблялся. Но хорошая мысль приходит всегда после.
Размышления прерывает звонок телефона. Я лезу в клатч в поисках мобильного. Приходится вытащить свой блокнот, потому что аппарат, по всемирному закону подлости, оказывается на самом дне. Вижу, что звонит Сава, сначала хочу взять трубку, но решаю перезвонить позже, не при Боно. Убирая телефон обратно, вижу, что Рома с интересом смотрит на фотографию, которая выпала из блокнота.
Я не успеваю первой поднять с пола снимок, Рома опережает и, взяв карточку в левую руку, с интересом начинает ее разглядывать.
— Отдай, пожалуйста, — прошу, начиная нервничать. Эта фотография мне очень дорога, и я никому не разрешаю ее трогать.
— Что это?
— Фотография, не видишь, что ли? Отдай! — пытаюсь вырвать снимок, но мужчина уворачивается, паркуясь напротив дома.
— Я не слепой. Кто изображен на ней? — он поворачивается ко мне, ожидая ответа.
— Это мои родители, Ром, — устало отвечаю и снова протягиваю руку к снимку.
— Твою мать я узнал, но рядом с ней же не Фрязин, — на этот раз он возвращает мне карточку и смотрит с прищуром в глаза.
— Да, не Фрязин. Он мне отчим. А это родной отец, — обжигаюсь об его пальцы и быстро убираю снимок обратно в блокнот.
— Ты знаешь, кто твой родной отец? — тихо спрашивает, разглядывая коврик автомобиля.
— Нет, не знаю. Меня Фрязин удочерил, когда мне было три года. Родного папу я никогда не видела и даже имени его не знаю.
— А с чего ты взяла, что на фото твой родной отец? — он как-то странно смотрит на меня, задерживаясь на глазах. Словно сам узнал, что неродной.
— Мне мама перед смертью сказала, что это мой родной папа. Она не успела назвать его имени. Всё, что она сказала, это то, что он очень влиятельный человек и, если у меня будут проблемы, я всегда смогу к нему обратиться. Вот только имени не успела назвать. Умерла.
Я замолкаю. Все разговоры о матери для меня очень болезненны. Она умерла, когда мне было четырнадцать, это была первая большая потеря в моей жизни. Отчим всячески пытался обеспечить меня заботой и вниманием, относился как к своей дочери, и сама я его сильно любила, но в глубине души мечтала найти родного отца. Мне было интересно, какой он. Мама всегда говорила, что у меня его глаза, характером мы тоже похожи. Принципиальность и упорство мне достались от родного отца. Вот только найти человека по наполовину выцветшему снимку сложно. Особенно если не знаешь даже имени.
— Тут же твоя мать совсем молодая, — протягивает Боно, закуривая, — и папаше твоему лет семнадцать. Да?
— Да, они тут совсем молодые, — соглашаюсь, — ты знаешь, кто на снимке? Ты узнал его?
С надеждой смотрю на Романа, который снова замолкает, размышляя о своем. Мне кажется, что он знает моего отца и почему-то находится в ступоре.
— Зачем тебе нужен он? У тебя же есть Фрязин, который… — Боно запинается, вспомнив, что отчим продал меня за долги в стриптиз.
— Ром, каждый ребенок желает знать, кто его родные родители. Я просто хочу быть в курсе, на кого я так, по рассказам матери, похожа. Ведь это так интересно: видеть, кто дал тебе жизнь. Тем более, мне кажется, он очень хороший человек и мы с ним обязательно подружимся. Мне же ничего не нужно, для алиментов и прочей лабуды я уже большая, — размышляю я вслух, наблюдая за мужчиной.
— Ну да. Очень хороший человек, — закашлявшись, Боно выбрасывает сигарету в окно, — вы все так размышляете, наивные. А потом наматываете сопли на кулак, потому что и даром не нужны родным родителям, которые не вспоминали о вас.
— Ты знаешь, кто он? — напряженно сканирую его лицо, ожидая ответа. Чувствую, что узнал.
— Я не знаю, кто он, — отрезает мужчина, разблокировав двери, — тебе пора.
— Ты врешь мне? — хватаю его за руку. — Я же вижу, что ты узнал его, Ром. Скажи, кто он?
— Я не знаю, кто твой отец, Люцик. Давай, выходи. У меня дела есть.
Он нервно убирает мою руку и в очередной раз кивает в сторону выхода. Я ничего от него не добьюсь. А возможно, и правда не знает.
Пожимаю плечами, даже не пытаясь скрыть свое разочарование, и выхожу из машины, не прощаясь. Больше разговаривать с этим человеком мне не о чем.
Глава 19
Боно
— Да, Лиз, — высадив Нику, отвечаю на входящий звонок. Всякий раз, когда вижу этот номер, сердце сжимается и в голове мелькает мысль: что-то случилось.
