Васька вскинула руки, ухватилась за его шею и… пропала, исчезла из мира, а когда вернулась, то всё кружилось, включая машины и верстаки, и станки, и рабочий инструмент.
— Прощаю, — пролепетала она, тая в объятиях. Тело парило и куда-то летело. Это было так странно и непривычно. Её целовали много раз, но до чего разнились ощущения. Ей даже стало немного обидно, когда объятия распались. — Прощальный поцелуй?
— Да. Хочу увезти его с собой.
— Ты не вернёшься.
— Не знаю. Я не хочу обещать того, в чём не уверен, — сказал Гоша, отчаянно сожалея, что всё именно так. — Я поеду домой и постараюсь найти себе место под солнцем.
— Всё получится. Завтра трудный день. Твоя последняя ночь на раскладушке.
— Да уж, этого не забыть никогда. Сколько раз я с неё падал.
— Будет, что вспомнить. Пойдём. Поужинаем…
Вечер получился грустным, ужин тихим. Расходиться никто не хотел, но и говорить стало неловко. Оба сидели, погрузившись в мысли, пока не пробила полночь.
— Доброй ночи, — прошептала Васька, с ужасом осознавая, что больше не скажет этих слов Гоше. Сердце заныло.
— Доброй ночи, — пожелал он.
Вроде всё как обычно, но до ужаса фатально. Шум воды в ванной, меркнущий свет, тишина. Гоша улёгся на раскладушку, закрыл глаза и долго лежал, понимая, что согласен провести всю жизнь на этой неудобной походной кровати, терпеть утренний приток крови к причинному месту, лишь бы Васька была рядом. Как ни странно он уснул и не видел снов до самого пробуждения. Оно опять оказалось ярким, чувственным и донельзя реальным. Аромат женского тела сводил с ума, волосы щекотали лицо, а тонкие пальцы гладили шею и подбородок.
— Гоша, просыпайся. Пора, — доносился до уха желанный голос, и хотелось, чтобы вот так он будил всегда. — Гоша, мы опоздаем.
— Васька, — выдохнул он, прижимая её ладони к себе.
— Угадал. Просыпайся.
— Не хочу, — грустно ответил он и открыл глаза. — Почему?
— Потому что пора, — улыбнулась Васька, поднимаясь с корточек.
Гоша не отпускал её руки и тянулся следом, забыв обо всём. Они едва не скатились по лестнице вниз, когда он вскочил на ноги, забыв, что не одет и чрезмерно бодр ниже пояса.
— Не хочу никуда, — вздохнул он, утыкаясь в изгиб её шеи губами и оттаскивая, ухватившись за талию, подальше от ступенек. Тело вспыхнуло как свечка. — Васька, я погиб.
Его поцелуи становились жарче, покрывали шею, подборок, тянулись к губам. Она не отталкивала, нежно обнимала за шею, закапывалась пальцами в волосах и таяла в ощущениях.
— Останови меня, — попросил он, не представляя, как она это сделает.
— Пусть это утро будет волшебным, — выдохнула она, ощущая накатывающие одна за другой волны желания, сбивая с ног.
— Нельзя, — шептал он, лаская руками податливое тело, скрытое футболкой и джинсами. — Ты будешь жалеть потом.
— Я знаю. Это будет потом. А сейчас подари мне это утро.
— Оно и так твоё. Мы не перейдём границу, потому что иначе мы никуда не уедем. Ты подведёшь людей, которые соберутся в память о твоём отце, — пытался соображать он.
— Тогда поцелуй. Всего один, — попросила Васька, придавленная к стене.
— Один, — согласился Гоша и заставил её трепетать в объятиях, растворяясь в нахлынувшем наслаждении. Это был самый сладострастный поцелуй из всех, что он помнил в своей жизни. И самый долгий, лишающий дыхания. — Мы немножко помяли твою футболку.
— Надену другую, — шепнула Васька, с трудом выбираясь из водоворота нахлынувших чувств. — Мы точно опоздаем…
Но они приехали вовремя. Гоша вёл похожую на корабль «Чайку», не веря, что машине уже не один десяток лет. Двигатель ласкал слух довольным урчанием, руль слушался, педали не подводили, рычаг передач переключался идеально. Но не это восхищало. Рядом сидела Васька, серьёзная и сосредоточенная. Она сильно нервничала и боялась груза ответственности. И всё равно для Гоши девушка была самым желанным человеком на земле. Он бы с удовольствием увёз её с собой домой, но пока не был уверен в том, что сможет предложить ей что-то большее, чем стены квартиры. Это не для Васьки. К её ногам нужно положить весь мир, и Гоша намеревался это сделать.
Огромный полигон, временно превратившийся в площадку фестиваля, уже ждал гостей. Гремела музыка, собирался народ в ожидании шоу, когда по кругу поедут ретро-автомобили и о каждом из них расскажут историю, а потом уже людская толпа ринется фотографироваться, любоваться своим отражением в хромированных деталях, удивляться и восхищаться. Со сцены зазвучат живые голоса исполнителей. Начнётся праздник, который продлится до самого вечера и завершится салютом.
— Боишься? — спросил Гоша, всё сильнее ощущая себя в привычном мире. Взгляд выхватывал яркие моменты, сохраняя в памяти.
— Смертельно, — с дрожью в голосе произнесла Васька, а потом выдохнула, заметив Мизинчика, и опустила стекло. Мужчина стремительно приближался к «Чайке».
— Уф, вовремя, — запыхавшись, выдохнул он, заглядывая в салон. — Нормально доехали? Значит так, открываете, как обычно, первыми. Делаете круг почёта и останавливаетесь на своём месте. Васька, покажешь ему. Когда я позову тебя на сцену, пулей ко мне. Поняла?
— П-поняла, — запнулась она, бледнея на глазах.
— Василиса Огнева, поздно бояться. Теперь это твой фестиваль. Ты продолжишь традицию. Рохлик, вытолкни её из машины, если она упрётся, — Мизинчик как-то странно посмотрел на Гошу, словно хотел добавить ещё что-то, но передумал. Он ощущал некую вину за то, что влез по привычке в чужую жизнь и навёл в ней свои порядки.
— Вытолкну, — кивнул Аллигатор, желая сожрать Крокодила Гену с потрохами.
— Всё. Я побежал дальше выстраивать колонну…
При всей своей мощи мужчина двигался легко и быстро. Какое-то время Гоша наблюдал за ним в боковое зеркало.
— Твой отец был бы горд тобой, — произнёс Аристархов, искренне восхищаясь событием.
— Возможно. Но без него непривычно.
— Он здесь во всех вас. Не подведи отца. Я так понимаю, что скоро дадут сигнал? — Гоша указал на человека с флажком в руке, готовящимся дать отмашку, а потом завёл двигатель. — Васька, запомни этот день.
— Да, — беззвучно произнесла она, думая сразу о двух мужчинах. Как такое забудешь, если один уже покинул, а другой сделает это чуть позже?
О большем думать не пришлось. Всё вокруг пришло в движение. Машины медленно поплыли по кругу под вопли толпы. В небо взвились сотни шаров, в микрофон вещал знакомый голос Мизинчика. Васька, как королева Англии, махала всем рукой, улыбалась и плакала. Даже когда они заняли своё место, успокоение не пришло. Сердце разрывалось от боли утраты и торжественности момента. Машины выстраивались тремя длинными рядами в шахматном порядке. Набалованный подобными мероприятиями, Гоша был приятно удивлён всеобщему единению. Такое встречалось нечасто.
— Вась, тебя зовут, — он легонько толкнул девушку в плечо. — Вылезай.
— Нет, — она вдруг упёрлась и замотала головой.
— Да, — Гоша резко повернулся к ней. — Либо ты выходишь, либо я снова становлюсь гвоздём программы, потому что зацелую тебя на глазах у всех. Мне терять уже нечего.
— Уговорил, — вспыхнула Васька и пулей выскочила из машины.
Она летела по настоящей красной дорожке, не чуя под собой ног. Сердце дрожало на тонкой ниточке. Угроза зацеловать подействовала. Вот чего она не хотела, так это новой славы для Гоши. Хотя в целом идея ей понравилась. Щёки полыхали, мысли путались, глаза слезились, волнение усиливалось. Ей подали руки, помогая подняться на сцену к поджидавшему её Мизинчику.
— Друзья! Сегодня мы открываем пятнадцатый фестиваль ретро-машин. Увы, с нами нет Лазаря Святославовича Огнева, нашего идейного вдохновителя, человека, который объединил нас всех. Каждая вторая машина из всех присутствующих здесь в эту минуту живёт благодаря его таланту, дару от Бога. Друзья, предлагаю переименовать наш праздник в Огнев-Фест! — с жаром и надрывом произнёс Геннадий Петрович. По суровому лицу катились слёзы. Толпа подхватила настрой, машины загудели. Получилась настоящая феерия. У Васьки перехватило дыхание, в ушах застучали молотки. Она готовилась рухнуть в обморок, но Мизинчик не дал, обняв за плечи. — Когда мы открывали первый фестиваль, нашей малышке Ваське было всего десять лет. Лазарь всегда мечтал, что она станет продолжателем его дела. Пусть его мечта сбудется!
