губку свою прикусила. Черт, как же малышке идет смущение. Щечки розовые, глазки блестят, грудь троечка вздымается от возмущения под тонкой тканью белой рубашки.
И вообще, Ангел вся такая тонкая и изящная, что даже не верится, что настоящая. Меня до сих пор бывает, накрывает. Снится тот ужасный день из детства, который она, я надеюсь, не помнит.
Ее отец приехал и Оля рассказала ему, что уходит к моему отцу. Был грандиозный скандал и моя маленькая куколка почему-то решила, что вина не только на отце, но и на мне. Она так плакала и кричала, что маму нам не отдаст, а еще била своими кулачками мне в грудь.
Не помню, что я тогда ей говорил и как пытался успокоить. Но, наверняка, что-то делал ведь. А она выкрикнула, что ненавидит меня, что мы больше не друзья и убежала. Впервые без меня и далеко.
Сколько я тогда ее не искал, по нашим местам не ходил, так и не нашел. А потом Семен ее украл. Для меня это была трагедия всей моей детской жизни – лучшая подружка и девочка в которую я впервые робко влюбился.
Целых двадцать четыре года и теперь Ангел вернулась ко мне уже взрослой женщиной. Такой, что глаз не оторвать и сдерживаться рядом практически невозможно.
– Никаких больше булочек и цветов. Ты меня слышишь, Демид? – решительно выдала язвочка, – посмотри вот сюда и уясни, я занята, – перед моим лицом туда-сюда помахали ладонью с кольцом и до моего лица даже долетел слабый ветерок и аромат ее духов.
– Ты вкусно пахнешь, что это за запах? – откладываю пачку накладных, что только что отсматривал и вдыхаю полной грудью, – что-то сладкое и фруктовое, не могу понять.
– Ванильный манго, – Ангел растерянно замирает на секунду, пораженная моей наглостью и непробиваемостью, а потом встряхивает головой и топает ножкой, – ты меня слышал?
– Ванильный манго, конечно слышал, – с самым серьезным видом киваю и кошусь на телефон, который разрывается мелодией. Нажимаю на отбой, чтобы перезвонить позже.
– Господи, какой же ты, – она явно не может подобрать слово, сжимает свои кулачки и смотрит на меня не добро.
– Сексуальный? Притягательный? Харизматичный? – подбрасываю самые очевидные варианты.
– Надоедливый, приставучий, самовлюбленный, – выкатывает Ангел свои варианты.
Не сошлось, ну ладно…
– Завязывай, Демид. Отныне у нас исключительно рабочие отношения. Ясно? – заявляет она в ультимативной манере.
– Куда яснее, – не могу удержаться от улыбки. Попалась ты в мои сети, малышка, – только работа.
Ангел проходит в центр гостиной, где у нее стул и мольберт и садится, бросая на меня свой леденящий взгляд. Ну это она так думает. А мне усмехнуться хочется, милая и притягательная даже вот такая злющая.
Я бы мог очень быстро помочь ей растаять. Подойти близко, пробежаться по ряду пуговок на рубашке и расстегнуть, стащить вниз чашечки кружевного лифчика. Она же специально именно такие тонкие без пушапа носит, через которые ее соски проступают. Сижу тут днями как мазохист и смотрю на них, облизываясь как домашний послушный песик. И сейчас также, один взгляд и завелся.
– Так, – Ангел со вздохом берет кисть с подставки и вертит в руках, наверняка чтобы только не смотреть на меня, поглаживает пальчиками упругий ворс и гладкое дерево ручки. Да что такое, в голове один развратный подтекст, – нам нужно решить насчет портрета, – на милом личике появляется печать страдания и лоб пересекает глубокая продольная морщина, – пишется он обычно долго, поскольку подразумевает долгое статичное позирование. Не все привыкли к такому. Обычно модель может выдержать час или два, зависит еще от позы. Плюс ты работаешь постоянно. Так что писать его лучше всего параллельно с остальными картинами, уделяя по часу или два времени в день.
– Как скажешь, – опять сбрасываю входящий звонок, – ты тут профессионал, так что я готов довериться полностью.
– Хорошо, какого плана будет портрет? – малышка переводит на меня заинтересованный взгляд и застывает в ожидании.
Так, главное не заржать.
– Понимаешь, – расслабленно откидываюсь на спинку дивана и подпираю кулаком щеку, – была у меня одна мечта.
– Мечта значит, – она облизывает свои манящие губки, – какая?
– Об этом сложно говорить, – вздыхаю и заглядываю уходящие вдаль на лавандовые поля, что уже висят у меня на стене в гостиной.
– Демид, не томи, – тонкие пальцы сжимают бедную кисть.
– Короче, я хочу НЮ.
В помещении раздался тихий треск и щелчок сломанного дерева и повисла гробовая тишина. Глазки моего ангела округлились и щечки начали наливаться огненным румянцем. Не ожидала.
– Долго думал, кому можно довериться, – опускаю взгляд на ее вздымающуюся грудь, – и на самом деле сомневался. Но потом посмотрел твои работы, где обнаженная натура присутствует очень часто, перформанс еще этот, где тебя не смущало даже то, что мужчина в течение нескольких часов себе надрачивал.
– Это искусство, – как-то совсем тихо шепчет Ангелина, все еще буравя меня стеклянным взглядом.
– Вот именно, – подхватываю я ее мысль, – и я хочу стать его частью.
– Не верю, – сломанная кисточка летит на ковер, а ноздри Ангелины начинают раздуваться от праведного гнева. Правильно, конечно, не веришь… Но у меня вариантов не так и много осталось, а ты все никак не идешь на контакт. Придется подстегнуть события, – ты это специально, чтобы меня соблазнить.
– Хм, а это тебя соблазнит?
– Нет, – качает она головой, – что бы ты себе ни думал, – Ангелина резко поднимается на ноги и отправляется к пустым полотнам, что стоят у стены. Стоит там некоторое время, смотрит на них. Я так понимаю, с мыслями собирается. Ладно, ждем.
Отвечаю на звонок, перезваниваю двум ранее набиравшим абонентам, просматриваю бумаги и удерживаю себя на расстоянии.
– И какое НЮ ты хочешь? – раздается уже более хладнокровно. Похоже, у Ангелины получилось собраться.
– На твой вкус, я тебе доверяю, – быстро просматриваю в ноуте нужные мне цифры, делаю фото на телефон и отправляю Юре. Работу никто не отменял и открытие нового филиала в Питере должно пройти идеально и с размахом.
– На мой вкус? – она выгибает свою графичную бровку.
– Угу.
– А если тебе не понравится?
– Это
